гладкая поверхность, так что можно наносить новую надпись, — и так до бесконечности, надпись за надписью, ведь толщина гранита и железа безгранична. Так исчезла Дама Б, сначала через раз перестала появляться в Библиотеке на обходе, потом и вовсе пропала, а когда я, не в силах скрыть дрожь в голосе и трепета во всем теле от близости Петры и представившегося повода заговорить с ней, спросил, почему она одна на обходе, не случилось ли с Дамой Б чего-то необратимого, она, ускользая от моего взгляда, быстро ответила, экономя не то что бы слова, но каждый выдох, расходуемый на их произнесение, — кажется, будь её воля, вообще лишила бы меня возможности даже краем глаза лицезреть её черты и краем уха слышать её голос; из того, что мне удалось разобрать, я понял, что дама Б приболела, но не очень серьёзно, и скоро снова приступит к выполнению своих обязанностей, но она так и не приступила, через непродолжительное время Петра неожиданно сама подошла во время очередного обхода ко мне в Библиотеке, что-то сообщила официальным тоном, сказав необыкновенно много слов, чем повергла меня в экстатическое состояние, тем более стояла она почти неподвижно и небывало близко ко мне, так что я не отводил глаз от её лица более нескольких секунд, что можно было приравнять к вечности, но её веснушки так и не дали мне сосредоточиться, чтобы полнее понять, впитать и запомнить эту практически нечеловеческую красоту, они рассыпались подобно пазлу, и пока я собирал его, чтобы увидеть картину в целом, Петра стремительно унеслась прочь, не оставив мне ни единого шанса догнать её. Я долго неподвижно стоял на одном месте, стараясь закрепить в памяти несобранный пазл из веснушек, и вытаскивая оттуда по одному слова Петры, которые услышал и запомнил, но не понял, потому что было не до этого; после составления их в осмысленные предложения, стало ясно, что моя соседка сказала примерно следующее:

— Дама Б решила не дожидаться естественного Исчезновения. Это её право. Ей не хотелось раствориться в воздухе в тот момент, когда на неё никто не смотрит, подобно дыму от костра в ночном небе. Сегодня она провела торжественное и добровольное погружение в Свет. Присутствовало множество приглашённых друзей, в кафе «На краю Света», которое вам, наверняка, известно, были организованы проводы, великолепный прощальный ужин. Народу набралось столько, что всем едва хватило места, в подавляющем большинстве — старые друзья Дамы Б, люди творческие, художники, поэты, музыканты. Был концерт и танцы. Дама Б веселилась, непринуждённо со всеми общалась, блистала в прекрасном бальном платье, сшитом специально для неё известным модельером. Не дожидаясь первых лучей солнца, все мы вышли из кафе и направились к Стене Света. Кстати говоря, я впервые подошла к ней так близко! И вот что я про неё узнала: оказывается, она не такая уж и светлая, и уж точно, не подобна солнцу, а электрическому освещению — и подавно. Её света словно и не существует, как будто он внутри твоей головы, а не снаружи, — в общем, я хочу сказать, что это очень странно воспринимается, ночь не становится светлее от того, что её разрезает огромная Стена Света. Вроде и смотришь на Свет, но в то же время понимаешь, что он никак не освещает ночь. Только солнце и электричество могут её освещать… Надо будет ещё об этом подумать… Так вот, наша всеми любимая Дама Б сохраняла присутствие духа до самого конца, произнесла прощальную речь, улыбнулась напоследок, сделала шаг и погрузилась в Свет, буднично так, естественно… Надо отдать должное нашему коллеге, сами знаете кому, которого всю жизнь любила Дама Б, а он не отвечал ей взаимностью, потому что тоже был безнадёжно влюблен в другую даму, — он откликнулся на приглашение, провёл всю ночь с нами, подарив Даме Б редкую возможность на прощанье вдоволь насмотреться на него, непринуждённо со всеми общался и даже помахал Даме Б ручкой перед тем, как она навсегда ушла в Свет. И всё. Взошло солнце. Все разбрелись по своим участкам, вспоминая Даму Б добрыми словами… Что касается меня, то я ожидаю в ближайшее время прихода Контролёров, подпишу контракт и стану новым Свидетелем Дороги. Тогда прошу меня любить и жаловать…

Она так и сказала: "Прошу любить меня и жаловать!" Как чудесно это прозвучало из её уст, и, помнится, все бесчисленные веснушки взмыли в небо, собравшись там в неповторимый образ своей хозяйки и закружили в весёлом танце! Лангобарду я не только передал каждое слово Петры, врезавшееся мне в память, но и повторил их раз двадцать; он хмуро молчал, но всё, что я говорил, не пролетало мимо его ушей, — оно поглощалось им без остатка, не принося насыщения, — видно было, что он готов вечно слушать рассказ Петры в моём исполнении. Но дело в том, что я не готов был повторять его вечно, поэтому умолк, после чего прошло целых два дня полного молчания, пока из бездны, разверстой внутри Лангобарда, чудом не вырвались ответные слова:

— Проводы? На краю Света? В этой занюханной тошниловке? Хозяин — неопрятный плут и мошенник, посетители — лжецы и обманщики, твердящие, что сделали выбор в пользу Света и собирающиеся в него погрузиться в ближайшее время, но так этого и не делающие, проводящие всё время в бесконечных проводах самих себя и всех остальных, малюющие блевотные картины, пишущие отвратные стихи и музыку, от которой зубы ломит. Напивающиеся до беспамятства, жрущие всё подряд и спящие где попало. Всю эту публику она позвала на свои проводы? Как хорошо, что меня там не было!

Как раз я тоже подумал об этом: как нелепо и абсурдно выглядел бы Лангобард в этом кафе, куда мне довелось заглянуть в одну из ночных прогулок по Городу и составить впечатление о тамошней публике. Хаос и какофония царили там, "Край Света" ломился от посетителей, все они грудились за столиками, полными яств и напитков, — множество компаний вели разношёрстные и бурные споры о литературе, философии, музыке, живописи и других видах творческой деятельности, воздух — такой густой, что им самим можно было наесться, напиться и накуриться. Мне там сразу же не понравилось, в этом я был с Лангобардом совершенно солидарен, но мне всё равно стало за него обидно — Дама Б пригласила на свои проводы чёрт знает кого, а человека, который был в неё безнадежно влюблён и преданно пронёс эту любовь через всю жизнь, — не удосужилась даже вспомнить, хотя, возможно, — просто из жалости, зная