назад, свободную руку за спину отвёл максимально, шевеля пальцами, словно пытаясь ухватиться за воздух.

— Так… Ничего не выходит. Чувствую себя той травинкой, о которой я рассказывал. Качнулась на ветру, прилипла к Свету и уже не смогла отлипнуть…

— Может, вам помочь? Могу за руку взять и потянуть.

— Лучше за топором и пилой сбегай. Отчекрыжишь мне руку и все дела. Только какой в этом смысл? Я всё равно не отрекусь от возможности, пусть и маловероятной, вновь встретиться с Дамой Б.

Вообще-то, я несколько шагов сделал, намереваясь схватить Лангобарда за руку и попытаться оторвать от Света, а идея на счёт топора и пилы мне показалась приемлемой.

— Не прикасайся ко мне! — заорал Лангобард. — А то не ровен час — тоже прилипнешь. Кто его знает, как там всё устроено. Рисковать не будем… Итак, продолжим… Я наклоняюсь вперёд, погружаю ладонь в Свет, рука уходит до запястья. Никаких необычных ощущений. Пальцы свободно двигаются. Я не вижу их сквозь Свет… Значит, он, совершенно точно, непрозрачен…. Постой-ка! Попробую их обратно высунуть… Бесполезно! Они упираются во что-то твердое и гладкое… Продавить это не получается… Теперь мы знаем, что, с обратной стороны Свет непроницаемый и гладкий. И самое главное: там что-то есть, потому что если бы там ничего не было, тогда бы моя рука тоже стала ничем! И это очень обнадеживающее открытие, говорящее, что там можно двигаться и ощущать себя человеком! А раз так, то и всё остальное там имеется!

— Вы этого не можете знать наверняка. А вдруг там кромешный мрак и пустота, в которую вы провалитесь и будете вечно падать, потому что там ничего нет, даже дна?

— Это легко проверяется экспериментальным путём. Берём мою ногу, засовываем в Свет и пробуем ею там что-нибудь нащупать…

И Лангобард сделал это! Погрузил в Свет ногу — почти полностью, — было что-то трагикомичное в этой картине, — словно пчела прилетела, привлеченная запахом мёда, а его — целое море, — села на поверхность и прилипла, — никогда ей уже не отлипнуть, не спастись, не выбраться, тщетно жужжит и машет крыльями, пытается вытянуть лапки из густой липкой массы, — так и утонет в мёде. Но есть некоторые отличия — Свет — это не мёд, Лангобард — это не пчела, — а в остальном всё похоже. Хотел я поделиться с Лангобардом этой картинкой, но удержался.

— Ура! — радостно прогремел Лангобард на всю округу, так что я с удивлением огляделся по сторонам — как это до сих пор сюда не сбежалась куча народа поглазеть на происходящее и стать свидетелями знаменательного события: медленного погружения Свидетеля Дороги в Свет, — не молчаливого, как это, наверняка, делали остальные погружающиеся, а исследовательского. Сколько интересных свойств Стены Света смог бы для них открыть Лангобард! — Я нащупал твердую поверхность, примерно на том же уровне, что и наша земля. Моя нога уверенно стоит на ней. Смотри, сколько всего нового мы с тобой смогли сегодня узнать про Свет! Там есть пространство, в котором можно пребывать, есть твердая поверхность, по которой можно ходить… Теперь осталось проверить: можно ли там дышать и пользоваться глазами, а для этого надо погрузить туда голову до рта, которым я смогу сообщать тебе о происходящем по ту сторону.

И опять: сказано — сделано! Большая часть его головы погрузилась в Свет. Лангобард застыл, как будто окаменел, жалкие остатки его тела были похожи на какую-то несуразную корягу, торчащую из болота, ни жизни в ней, ни смысла, только тень от некогда могучего дерева, которой тоже недолго осталось, — он, явно, стал чем-то совершенно противоположным самому себе, — если не мёртвым, то, уж точно, не живым, — а мне осталось понаблюдать, как эта коряга, которая когда-то была Лангобардом, медленно погрузится в Свет, как в болото. Захотелось вдруг профессиональной последовательности, присущей Свидетелю Дороги, которым мне, несомненно, в скором времени предстояло стать, поэтому я во все глаза наблюдал, не желая ничего пропустить.

Когда коряга, вопреки моим ожиданиям, вдруг шевельнулась, я вздрогнул — ужаса в этом оказалось больше, чем неожиданности и удивления, более того — она громко вздохнула и заговорила:

— Альфред, у меня есть две новости для тебя. Хорошая и странная… Начну со странной… Внутри Света нет ничего, кроме Света… Пытаюсь всматриваться, насколько это возможно: не вижу ни тени, ни намека на тень… Твёрдая поверхность, на которой стоит моя нога, тоже состоит из Света, не имеющего ни малейшего затемнения. Всё невидимо, в том числе и я сам, то есть те части меня, которые находятся здесь… Я двигаю рукой, прикасаюсь ею к своему лицу, чувствую её, но не вижу. Также не вижу своей ноги, которой могу двигать… Не исключаю, что глаза должны привыкнуть, после чего научатся отличать, пусть и не оттенки, но отсветы, перепады и переливы света, смогут видеть предметы и всё остальное, находящееся здесь… Но, скорее всего, к тому времени я уже не смогу тебе ничего об этом сообщить… Чувствую, как Свет медленно затягивает меня в себя, сопротивляться этому нет никакой возможности, — скоро мой рот тоже погрузится в него, и я не смогу тебе больше ничего сообщать… Постараюсь до самого конца держать свободную руку на твоей стороне…

Я сделал несколько шагов и теперь при желании смог бы, протянув руку, дотронуться до Лангобарда, но желания такого не было, — просто хотелось находиться, так сказать, в первом ряду, наблюдать за мельчайшими деталями дальнейшего погружения напарника в Свет.

— Хорошая новость заключается в том, что здесь можно дышать… Я это понял, проведя простой эксперимент: закрыв рот, спокойно дышал носом… Только вот со звуками здесь что-то не так… Самого себя слышу словно сквозь толщу воды — это, скорее всего, связано с непроницаемостью Света для звуков, поэтому мои уши не слышат того, что произносит мой рот, то есть слышат, но только через тело… Понимаешь?.. Попробуй-ка, что-нибудь сказать, друг мой!

— Я здесь, рядом! Никуда не ушёл! Буду с вами до конца! — проорал я, немного наклонившись вперёд.

— О, Альфред! Спасибо! Очень странное ощущение: слышать тебя не ушами, а сквозь собственное тело! Словно ты находишься внутри меня! Знай, что…

Лангобард захлебнулся, — его рот погрузился в Свет, — и тщетно я прислушивался к гулу, исторгаемому его вздымающейся грудной клеткой, силясь разобрать в нём хоть какие-то слова, — скоро на поверхности Света осталась лишь кисть руки, которая продолжала двигаться — бестолково, — словно неуклюжий увалень, пытающийся изображать сложные балетные па, — вероятно, Лангобард хотел что-то сказать мне напоследок этим нелепым танцем руки, но я ничего не понимал,