У «Зари» теперь полста стволов, включая шесть автоматов и два пулемета. Патронов, правда, мало.

Мелкие стычки происходили каждый день. К лагерю совались дезертиры и банды мародеров. После пары выстрелов уезжали. Особо наглые пытались обобрать беженцев, и Антон с Бугримом ходили разбираться.

В лесах баловался Ильханчик. Оружие ему дал Паша Головин, хрен его знает, какие у них отношения. Воевали на его стороне те же женщины, сменив мастерок на ружье. Пару раз были перестрелки между ним и заревскими, но без жертв, попугать.

Беженцы приносили слухи. Армия Мамедова захватила Москву и через неделю, не зная, что с ней делать, оставила. Люди сбивались в коммуны и старались выжить на земле, обнесясь заборами. Коммун таких было немного — пройдя сюда из Москвы, люди натыкались на пять-шесть. Все новости о мире сводились к тому, что России еще повезло, а за рубежом «вообще пиздец».

— Я так думаю, учитывая Китай и гражданскую, в стране народу миллионов пять осталось.

— Меньше, — сказал Сергей, — сильно меньше.

Собрался совет. Игнат обнял Сергея. Карлович, которого успел настроить Винер, ограничился сдержанным рукопожатием.

Драпеко оказался старым потерянным человеком, чье присутствие в лагере объяснялось только профессией. Мягкий, неуверенный, он принимал любую точку зрения и не имел собственной. Он пил и врачом был никудышным.

— Где Гостюхин?

— По своим делам, — неохотно буркнул Игнат.

— Кому голос отдал? — спросил Антон и пояснил Сергею: — Кто не может быть на совете, отдает голос. Сашка сейчас в Кармазине, он мне отдал. Так кому Гостюхин…

— Сергею.

— Что?

— Сергею, Крайневу.

— Он же его не знает.

— Я два раза переспросил.

Решили начать. Винер сразу попер:

— Сергей, пока тебя не было, все изменилось. Мы выстроили жизнь в лагере. Продовольствием себя обеспечили. Сейчас нас сто пятьдесят семь человек, и мы переживем зиму. Заняты почти все дома, и мы возьмем еще человек тридцать-сорок, не больше.

— Есть еще корпуса. — сказал Сергей, и было видно, что он не хочет спорить, а просто выясняет позицию Миши.

— Они не отапливаются. Там нет печей, и класть их не из чего. Все решается советом, и у нас не было еще раскола ни по одному вопросу. Не хочется, чтобы твой приезд внес сумятицу. Твое шоу на пропускном показало, что ты, мягко говоря, устал. Хорошо, что пришел, но в совет ты сейчас не войдешь.

— Я не собираюсь.

— Вот и хорошо. Значит мы поняли друг друга.

— Я пришел править лагерем, Миша. Без совета.

— Стой, как… — Винер нервно засмеялся, — как, стой…

Он готовился к спору и заранее настроил Игната и Карловича, что Серега болен, но Миша привык к власти и не думал, что с ним так можно.

— Ты понимаешь…

— Я все понимаю, Миша, ты тоже. Все, можем дальше…

— Нет, не можем! — взвизгнул Миша. — Не можем! Умный какой, три месяца не был, пока мы подыхали, а теперь пришел командовать!

Миша чувствовал, что теряет поддержку, и бегал глазами по лицам:

— Что вы все молчите? Не видите, он ненормальный! Я требую голосования! Кто за предложение Крайнева? — Миша поднял руку и тут же смутился. — Я имел в виду, кто против.

Поднял Карлович, и следом — Драпеко, который хотел поднять последним, но сдался под взглядом Миши.

— Игнат! — требовательно окликнул Миша.

— Воздержусь. Был бы за, но Сергея давно не было, пусть обживется.

— Хорошо, кто еще за? — подняли руку Сергей и Антон. — Прекрасно. Трое против двоих.

— Четверых, — поправил Антон, — у нас голоса Сашки и Гостюхина.

— А у Сергея нет голоса! Мы в совет его не приняли, значит, три против трех, не проходит!

— Миша, можно тебя на пару слов? — Сергей встал.

— Говори при всех. У меня нет секретов.

— Хорошо. Будешь мешать, убью. Времени нет на твои игры. Выживать надо.

— Меняю мнение, — сказал Игнат, — я за Сергея. Четыре против трех.

— Двух, — Драпеко дернул вверх руку, пока Игнат не опустил свою.

— Спасибо, не было нужды, — сказал Сергей, — идем дальше. Значит по беженцам — открываем ворота и берем всех.

— Что?! — удивление было единодушным.

— Мы открываем ворота и берем всех беженцев. Тех, кто пришел, и тех, кто придет.

— Можно переголосовать? — спросил Игнат, и все засмеялись, кроме Миши.

— Сергей, ты, наверное, хочешь объяснить… — начал Антон, которого слова Сергея тоже насторожили.

— Я не псих. Мои действия разумны в этих обстоятельствах, а ваш эгоизм сработал бы против лагеря. Головин сам ущучить не сможет — найдет союзника. Не получится у него — армия через нас пройдет. Найдется сила, которая переломит. Да хоть сами беженцы. Скопятся у забора и ломанутся, оголодав. Сотню убьете, а вторая вам глотки перегрызет. От мира не спрячешься за забором, все равно постучит. А мир сейчас злой. Сколько народу погибло — представляете, какое зло по нам хлещет?

— И что делать? Всех к себе тянуть? А кормить чем?

— Справимся. Это не каприз, а единственный способ выжить. Надо расширяться и народ собирать.

— А стариков?

— И стариков, и инвалидов, и детей особенно. Чем больше мы сейчас соберем, тем крепче станем.

Сергей говорил убедительно. Они понимали, что нельзя делать, как он предлагает, но чувствовали за ним силу.

— Вы не поняли, какой Зверь нам противостоит? — спросил Сергей. — От него не спрячешься. С ним драться придется. И надо людей сплотить. Сразу скажу: я знаю как спастись. И я спасу лагерь, чего бы мне это ни стоило. Через кого бы ни пришлось перешагнуть. Хотите — помогайте. Нет — распущу совет. Кто против — сейчас уходите.

— Один вопрос. — Карлович говорил тихо и немного робко, как говорят с больными: — Откуда ты знаешь, как надо?

— Мне Бог сказал, — ответил Сергей.

Все замолчали, огорошенные. Сергей продолжил:

— По-старому не выжить. Спрятались и ворота закрыли — значит заранее проиграли и ждем, кто нас сломает. Нельзя трястись за свою шкуру. Своя шкура — не сплотит. За свою шкуру обороняясь, дерутся. А надо наступать. Надо через силу выживать. Страх за жизнь — слабый стимул, он человека драться не учит. По вам видно. Сдохнете, если закроетесь. Это проигрыш!

— Что предлагаешь? — спросил Антон. — Кроме громких фраз?

— Нам сейчас страшная крепость понадобится. Я соберу всех, кого могу. До единого. Люди сейчас потеряны и не знают, во что верить. Я буду вязать людей вокруг лагеря через добро. Через веру. Через кровь. Через Христа. Через землю. Через род. Если сплотимся — станем силой, и нас не тронут. Иначе — смерть. А потом сами вперед пойдем. Мы должны победить Пашу Головина и сотню таких головиных прежде, чем они на нас нападут. Мы станем силой, на которую они напасть побоятся. И если старик за внука во врага зубами вцепится — я возьму и старика и внука.