Шум наконец затих, и над толпой разнесся усиленный динамиками голос нобиля, густой и величественный:

– Вы отлично сражались, мои мирмидонцы, отлично!

Он зааплодировал, и даже на высоте тридцати футов было видно, как блестит золото у него на пальцах, на лбу, на шее. Драгоценный металл резко выделялся на угольно-черной коже. Насколько был скромен мой отец, настолько же граф любил показную роскошь, настоящий эстет с густым, как вино, голосом.

– Могу честно сказать, никто из собравшихся здесь не думал, что станет свидетелем такого сюрприза.

Он облокотился на перила из светлого дерева.

Я взглянул вверх и только теперь заметил камеры-дроны, кружившие над полем боя. Наклонился, чтобы поднять обгоревший щит, потом шагнул к Хлысту. Мы перебросились парой слов, и этого было достаточно, чтобы понять, что с парнем все в порядке. Я огляделся и обратил внимание на лицо Гхена. Здоровяк все так же ухмылялся, но в его широко раскрытых глазах было что-то еще, кроме радости. Он перехватил мой взгляд и кивнул, сохраняя свою ухмылку. Не знаю, было ли это уважение, но я понял, что не должен больше опасаться этого человека. Кири подошла и обняла меня, тихо прошептав что-то одобрительное.

– Этот твой трюк со щитом, – сказала она, повиснув у меня на шее. – Это было дьявольски ловко.

– Ну, я просто рад, что мы справились.

Я развернулся, освобождаясь от ее объятий. Одноглазый Паллино усмехнулся, и я заметил, что он сломал зуб в схватке. Бывший легионер отдал салют, прижав кулак к груди, и слегка наклонил голову. Я ответил тем же.

Граф продолжал говорить, обращаясь скорее к толпе, чем к победителям:

– Такой битвы мы не видели уже много сезонов. Очень много. Мы чрезвычайно довольны и потому жалуем каждому из вас по пятьдесят хурасамов за отвагу.

Поднявшийся вслед за его словами радостный шум отрепетировали заранее, он должен был смыть привкус эпидемии с каждых губ и с каждого сердца.

Я коснулся своего нагрудника, под которым висел на шнурке фамильный перстень Марло.

«Хлеба и зрелищ».

Мы отпраздновали победу в городе, переходя со своими призовыми из бара в бар, пока деньги и темнота не растаяли к восходу огненного солнца. Многие из моих товарищей вряд ли вспомнили бы какие-то подробности этого вечера, но в моей памяти они сохранились отчетливо. Я ничего не покупал, сберегая каждый бит, каждую помятую пятикаспумную банкноту своей части премии. Я должен был думать о корабле. Да и пить мне на самом деле не хотелось. Никому из нас не хотелось. Тратили деньги только те, кто не заботился о завтрашнем дне. А я ни о чем другом и не думал.

Вы можете решить, что это был печальный вечер, что мы поднимали стаканы за Кеддвена и других погибших. Отчасти так и вышло, а на следующий день нам предстояло принести жертвы иконам Смерти и Храбрости. Но пока мы веселились, потому что были молоды и сильны и верили в этот момент в свое бессмертие. Мы выпили за убитых, а потом несколько раз за самих себя, и пусть наутро многие говорили, что хотели бы умереть, они имели в виду совсем другое. К дьяволу головную боль, ибо она быстро проходит, и мы чувствовали, что никогда не умрем.

Это была первая из множества побед. Со временем наш небольшой отряд мирмидонцев стал известен, и любители Колоссо начали узнавать и приветствовать нас. Теперь я проходил с гордо поднятой головой по тем улицам, где когда-то убегал или прятался от префектов и своих приятелей-преступников. Я мало что могу рассказать о том праздновании, – да и обо всех остальных, – но в какой-то момент мы снова забрели в Белый район, к огромному зданию колизея. Прошли в бледно-красном утреннем свете мимо кафе с железной оградой. Темное небо лишь слегка окрасилось заревом рассвета, дул по-ночному холодный и сырой, как дыхание подземелья, ветер. Вид этого кафе чем-то взволновал меня, и я вернулся к разговору с Паллино и Эларой – еще одной из ветеранов бойцовских ям. Элара не сражалась в тот день, потому что была в другой команде, но все прекрасно знали, что они с Паллино любовники и он пригласил ее в нашу компанию.

– Но послушайте, – сказал я слегка заплетающимся языком, – мы не можем драться всю жизнь. – Я неопределенно махнул рукой. – Мы с Хлыстом уже обо всем договорились. Когда закончится контракт, мы заберем деньги и купим звездолет.

Произнося эти слова, я пошатнулся и ударился о перила всего в трех ярдах от того столика, где целую жизнь назад старик Кроу помогал мне прятаться от префектов.

– Всего через год? – Паллино почесал щетину на подбородке, не падая только потому, что Элара повисла у него на локте. – За шесть тысяч ты не купишь даже дырявое ведро. Для этого нужно гораздо больше денег.

Я улыбнулся, слегка покачиваясь.

– Поэтому я и решил поговорить с вами. – Я положил руку на плечо Паллино. – Ты ведь был легионером – тридцать лет, правильно? – Я нарочно уменьшил срок. – Должно быть, тебе осточертела такая жизнь.

– Э-э, парень, дважды по двадцать лет, и тебе это хорошо известно! – проворчал Паллино и подтянул к себе Элару; она взвизгнула, а старый мирмидонец объявил громким, пьяным голосом: – В первый раз я окропил свой меч еще на Сулисе!

Элара легонько шлепнула его:

– Все это знают, милый.

– Я убил сорок Бледных во славу его величества! – сообщил Паллино всем, кто мог его слышать, и мягко подтолкнул меня. – Ты понял, да? Не тебя. Императора, а не Импер-Адра.

Я понимал, что сейчас не время для такого разговора, но все мы были пьяны, возбуждены вкусом крови и нашей победой.

– Мы с Хлыстом подумали, что вы вдвоем, возможно, захотите улететь с нами. Послушайте. Мы можем купить корабль на паях…

– Поговорим об этом позже, – сказала Элара, оглядываясь через плечо туда, где почти трезвый Хлыст помогал совсем ослабевшему Эрдро. – Если мальчик-шлюха не отбросит копыта до Летнего фестиваля.

– Не дождетесь! – огрызнулся Хлыст, расхрабрившись от вина и оттого, что остался в живых; лицо его пылало ярче, чем огненно-рыжие волосы. – Я заставлю тебя подавиться собственными словами!

– Будем надеяться, приятель, – ответила она, не обращая внимания на Кири, требующую, чтобы парня оставили в покое. – Но год – очень большой срок. Это просто чудо, что я и старина Пал все еще брыкаемся после наших трех и пяти!

Единственный глаз Паллино удивленно округлился.

– Чудо? Ничего подобного, женщина. Это просто мастерство!

И тут ветеран разразился еще одной всем давно известной тирадой о том, что гладиаторы – не настоящие солдаты и не могут сравниться с теми, кто побывал на войне. Он ударил себя в грудь, почти точно изображая легионерский салют.

– Я заплатил глазом за то, чтобы остаться в живых. Этим неженкам в зеленой броне ничего похожего и не снилось.

Он закашлялся, с трудом стоя на ногах, несмотря на то что Элара его поддерживала.