Коган поднял пластиковую бутылку.

– Очко в пользу Земли. – Он задумчиво посмотрел на меня. – Так, значит, это ты? Тот самый Адр, о котором мне рассказывали.

Это перестало удивлять меня, но по-прежнему смущало. Я ответил так, как мог бы сказать при дворе отца:

– Не знаю, что тебе рассказывали, но, насколько мне известно, я здесь единственный Адр.

– Я слышал, что ты крутой поединщик. Даже видел, как ты сражался с этой рыжеволосой гладиатриссой. Как ее зовут?

– Амарей, – подсказал Хлыст, машинально приглаживая свою рыжую гриву.

– Точно. – Коган допил бутылку. – Говорят, что тебя обучали фехтованию во дворце, что ты из аристократов.

– Да, я тоже вдоволь этого наслушался.

Я невольно прищурился, разглядывая Когана, и решил увести разговор от своего прошлого, спросив:

– Так вы взяли сьельсинов в плен на Водане?

– Всего пару сотен. Хауптманн передал их в РСЛ, – сказал Коган, с заговорщическим видом наклонив голову при упоминании Разведывательной службы легионов, и продолжил: – Я как раз говорил твоему приятелю, что перед самым моим уходом из компании капитан Алексей – мой бывший босс – оставил себе пару пленников для развлечения.

– Для развлечения? – нахмурился я. – Никогда не слышал, чтобы кто-то пытался завести сьельсинского раба.

– Значит, все эти бредовые байки о том, что ты лорд, и в самом деле бред, – усмехнулся Коган. – Как мне говорили, палатины приторговывают пленными сьельсинами с самого начала войны.

Сжав рукой кольцо на груди под туникой, я задержал дыхание, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость. Никогда не слышал о таких вещах, но это еще не делало мессира Когана лжецом.

Вместо того чтобы возражать ему и ненароком открыть правду о себе, я спросил:

– А в какой компании ты служил? В «Драконах Кусленда»?

Я слышал, что эта группа закреплена за «Непреклонным» и ее техника хранится в огромных трюмах десантного корабля. Хлыст впитывал в себя новости о боевом корабле с такой жадностью, словно ничего не пил целую неделю.

Коган в сердцах сплюнул на пол, отчего несколько мирмидонцев за соседним столиком неодобрительно приподняли брови.

– В этих драных «Драконах Кусленда»? Я служил в «Белом коне» под командой сэра Алексея Карелина. По-твоему, я похож на одного из педрил Арно Кусленда? Нет, – он хлопнул ладонью по столу, – я семнадцать лет провоевал в компании «Белый конь». Это почти сто двадцать стандартных лет, – уточнил он с учетом времени, проведенного в крионической фуге. – Отработал по меньшей мере пять контрактов с легионами и участвовал в семи крупных сражениях. А шлюхи Кусленда только пересылают туда-сюда бумажки и маршируют на пышных парадах Хауптманна.

Я медленно встал, так, чтобы это нельзя было принять за угрозу, и слегка поклонился:

– Не хотел оскорбить вас, мессир.

– Оскорбить? – Коган с внезапным дружелюбием покачал головой. – Нет, никто из вас, припланеченная деревенщина, не может меня ничем оскорбить. Я просто исправил твою ошибку.

Несколько дней спустя я шел по коридору после тренировочного боя, радуясь тому, что кондиционер дает хоть какую-то прохладу, а еще больше – тому, что внезапно оказался в одиночестве. Коган развлекал нашу команду подробным рассказом о своих подвигах в битве при Водане, о том, как его компания наемников помогала Четыреста тридцать седьмому и Четыреста тридцать восьмому легионам Центавра – под командованием герцога Тита Хауптманна – уничтожить один из сьельсинских кораблей-миров. Из этого могла получиться очень хорошая история, если бы сам рассказчик не был таким заносчивым и не говорил так сбивчиво.

Я с тоской подумал о душевой для свободных мирмидонцев. В обеденное время там должно быть пусто, а у меня по расписанию на следующей неделе не намечалось ни одного боя. На ходу я прокручивал в голове свою последнюю схватку – ту самую, о которой упоминал Коган, против гладиатриссы Амарей. Это был мой двадцать седьмой поединок – и двадцать седьмая победа – с тех пор, как доктор Чанд допустила меня на Колоссо. Говоря по правде, я тогда чуть не проиграл. Амарей дралась как лучшие из бойцов, каких мне приходилось видеть. Я победил лишь потому, что больше старался повредить ее доспех, а не сражаться, как подобает на честной дуэли. Амарей носила такой же защитный комбинезон, как и другие гладиаторы. Ее доспех не мог иначе имитировать повреждение, кроме как застопориться, и повторяющиеся удары по руке замедлили ее реакцию. Возможно, это не совсем честно, но у нее не проступали под доспехами красные пятна на руке и на груди. Она была не из тех, кто истекает кровью на арене.

Я спустился по металлической лестнице и вышел в извилистый коридор, проходящий мимо спальных комнат, с именами на табличках над замками со встроенными сканерами ладони. Добрался до того места, где коридор пересекал наклонный тоннель, поднимавшийся к улице и посадочной площадке, затем до поворота в душевую, рядом с камерами, в которых содержались осужденные мирмидонцы. Я свернул за угол и едва не столкнулся с высоким мужчиной в черной сутане.

Нет, не черной. Еще черней.

– Смотри, куда идешь, раб! – брызгая слюной, закричал он, уткнувшись спиной в охранника в странном коричневом мундире с кремовыми эполетами.

Он выпрямился, разглядывая мою простую одежду и прижимая к лицу надушенный платок.

Я благоразумно поклонился ему, выставив вперед правую ногу.

– Простите, ваше преподобие, но я не раб.

Капеллан опустил платок, показав недовольно сморщенный крючковатый нос.

– Нет, полагаю, что не раб, сирра.

В его слегка пришепетывающем, аристократически протяжном голосе слышалось откровенное презрение, от которого у меня сами собой сжались кулаки. Он был почти такого же роста, как я. Сначала я принял его за палатина, недавно возвышенного до этого сословия. Но внимательное изучение подсказало мне, что он все же патриций; его выдавали небольшие хирургические вмешательства, искусственные улучшения, характерные для этой касты.

Нет, даже не патриций. Я стиснул зубы, и по спине у меня пробежал холодок.

Что-то было не так с этим священником. Что-то совсем неправильное. В скудном освещении я разглядел, что один его глаз пронзительно голубой, а другой – черный как смоль. Густые и жирные светлые волосы, зачесанные назад. Плоское лицо с квадратной челюстью, кривой нос, широкие, перекошенные плечи. Высокая кровь, что огнем текла в моих венах, застыла, словно воск. В лице священника, в его позе и осанке проявились с полсотни мелких недостатков, даже больше, чем у знакомых мне сервов или плебеев.

– Уйди с дороги, – сказал он.

Я послушно отступил к стене и сосредоточил внимание на квартете охранников. Их форма была мне совершенно незнакома.

Темно-коричневые мундиры, перетянутые ремнем, высокие черные сапоги. На правом предплечье каждый из них носил нашивку с геральдическим белым конем на коричневом фоне. Я вспомнил слова Когана. Компания «Белый конь».