— Извини, не подумала.

— Не подумала? — Прошипел и повернулся. Высунула голову из воды, улыбается, а мне совсем не весело. Волнуюсь я за неё. — Я же. — Сказал и запнулся. Смотрю на свои плечи, руки, ладони. Везде дурацкие завитушки синего цвета, палочки, кружочки. Кхала тоже это заметила, прижалась ко мне, обняла.

— Всё нормально. — Шепчет на ухо. — Обними крепко-крепко. Я помогу. — Повисла на мне, обхватила ногами за бёдра. Трётся животом, прижалась грудью, кусает себе губы.

Тепло разлилось по всему телу, пьянящий аромат её тела. Напряглась, тихонько ойкнула и дальше трётся животом. Река раскачивается, небо плывёт. Сколько это продолжалось не могу сказать. Может одно мгновение, а может и целую вечность. Всё закончилось, а мы стоим, оторваться друг от друга не можем. Пропали рисунки точно их и не было.

— Пообещай Бродяга. — Чуть отстранилась, грудь на волнах покачивается, глядит на меня глазищами, хмурит нити бровей.

— Что пообещать?

— Никому не верь. Люди разное болтают, а ты не слушай. — Легла на воду, смотрит в небо. — Что скажу то и делай. Не спорь. Мой ты и только мой.

— Так вот оно что. — Прошипел сквозь зубы, придерживаю Кхалу за бёдра. Не спешит меня отпускать, по-прежнему удерживает ногами, трётся осторожно, медленно. Напрасно старается, зол я, очень зол. Появились рисунки, теперь они чёрные как камни под ногами. Смотрю на Кхалу, внутри всё клокочет. Обманула, провела как мальчишку. Заскрипел зубами и спросил. — Стало быть не соврала хозяйка Кхну? Правду о тебе сказала?

— Да, не соврала. — Глядит в небо, улыбается. — Познал мою любовь. Мой ты. — Поднялась, обхватила руками за шею. Целует, обнимает и шепчет. — Не отпущу, спрячу от всего мира. Никто не заберёт. Умру, но не отдам.

Не знаю, как она это делает? От ласк и поцелуев становлюсь сам не свой. Запах пьянит, руки мягкими гребёнками гладят мою спину, голову. Жмётся, целует. Хочу кричать от счастья и наслаждения.

— Тише-тише. — Шепчет на ухо, прикрывает ладошкой мне рот. Кусает за мочку уха, зацеловывает. — У нас, вся жизнь впереди. Нарожаю тебе детишек. Домик построим, обзаведёмся хозяйством. Не пропадём Бродяга. Я тебя так любить буду. — Обхватила за шею, да так сильно что дыхание перехватило.

— Постой. — Гляжу, хлопаю глазами. — Нарожаешь? Домик построим?

— Да. — Кивает часто-часто. — Всё у нас будет.

— А как же.

— Враньё. Не ворожея я. Ключницы мы. Запираем и отпираем провалы.

— Какие провалы?

— Не сейчас. Позже поговорим. — Высвободилась из моих объятий. — И помылись, и постирались. — Улыбается, на щеках ямочки. — Уха варится. — Тянет за руку. — Выкипит юшка, мальчишки меня съедят.

— Не съедят. Вот я им. — Пригрозил кулаком. — Ты беги. Сам постираюсь.

— Поспеши. — Вышла на мелководье, виляет попой. — Вещи на кусты развесь. У реки ветерок, быстро протряхнут.

— Когда кушать будем?! — Прокричал вдогонку. — Я голодный как зверь.

— Стирайся шустрей, зверь! — Отвечает из-за кустов. — Приходи, накормлю без очереди!

— Народ, ау-у-у?! — Послышался на верху Серёгин голос. — Вы где?! Кхала, Бродяга?! Я раков притащил!!!

— Здесь я! — Отозвалась Кхала. — Серёжа! Зови ребят, кушать пора.

Стираться я не стал. Да и что тут стирать? Штаны, да рваная рубаха. После сытного завтрака начали собираться. Вещей у нас нет, так что сборы были не долгими. Взяли еду, всю что осталась. Людоед выгреб из кастрюли уху, если бы не остановили, запихал бы в себя и жаренную рыбу. Кхала вовремя спохватилась, уцелело пять кусков.

Щипли-раки Скуластому не понравились, и это очень хорошо. Потому как вкусные они получились. Не врали торговцы, мясо у щиплей действительно сладкое. Скушали мы всех щиплей. Серёга порывался ещё наловить, но Кхала остановила. Некогда нам, уходить нужно. Уложили рыбу в большие листья лопухатого, раздали каждому по свёртку. На весь день конечно не хватит, но и с голоду не умрём.

Прихватили с собою канистру воды. Людоед присоветовал. Он же и сообщил — в городе с водой туго. Сам сказал ему и тащить.

Лохматая, она же Джахла, как ушла купаться, так больше и не появилась. Жаль конечно, когда она рядом мне как-то спокойней. Но что поделаешь, стало быть другие у Джахлы планы. Пусть гуляет.

Ведёт нас людоед знакомой одному ему дорогой. Рассказывает, как он гулял в этих краях. Радуется крукль каждому камню, кустику и деревцу, счастлив он от того что вернулся в родные края. Прыгаем по камням вдоль реки. Крутые склоны заросли кустами. Уж лучше по берегу, чем наверху в непролазных зарослях. И воздух свежий, и ветерок мошек сдувает. Вышли к песчаной осыпи, по ней и взобрались на горку. А как выбрались попали в лесочек. Тихо в лесу, спокойно. Не шумит река, не грохочет. Да и птиц что-то не слышно. Букашки в траве стрекочут, скрипят деревья, трутся друг о друга, а вот птицы не поют. С чего вдруг?

С густо поросшего кустами тернушки холма, увидели город. Он действительно чёрный. Мрачные, приземистые дома, плоские крыши. Непохож этот город на Тихий. Широкие улицы и все они ведут в одно место. Сходятся улицы у подпирающей небо огромной кирпичной трубы. С пригорка хорошо видно, весь город как на ладони.

Я бы и не называл это городом, скорее посёлок. Расползся он во все стороны низкими, корявыми постройками, вся округа укрыта чернотой. Даже горы что возвышаются над окраинами тоже чёрные. Серега и Рафат эти горы прозвали терриконами. Не велик посёлок, а вот террикон много, куда не глянь везде они. Торчат, поднимаются шапками над домами, и справа и с лева и впереди.

Улицы завалены хламом, заставлены доживающими свой век под слоем сажи и ржавчины грузовыми машинами. Ветер завывает сквозняками в провалах домов, треплет на окнах порванный целлофан.

Куда не ступи грязь, а под нею камень и битое стекло. Кое где проросли кусты и деревья, но их очень мало.

— Нам туда. — Заговорил Кхала и указала пальцем.

Мы переглянулись. Не говорила она что знает куда идти, даже словом не обмолвилась.

— Почему туда? — Спросил людоед, глядит на дыру в стене.

— Потому. — Коротко бросила Кхала и полезла через нагромождение железных ящиков и труб.

— Гляди Бродяга. — Стоит Карлуха у поваленного набок грузовика указывает пальцем. — Не одни мы здесь. — Подошёл я ближе, Коротун отступил и осторожно спрашивает. — Как думаешь, чьи они?

— Не звериные это точно. — Присел, осматриваю следы. Грязь здесь тяжёлая, липкая. После нас, осталась хорошо заметная дорожка. Дождь конечно её размоет, но не сразу. Вот и эти следы, что нашёл мелкий чуток размыты. Небольшие они, похожи на детские и уходят за угол двухэтажного дома. И попахивает от них кислым.

— Чего остановились? — Из пролома, тихо почти шепотом позвал Серёга. — Пошли мужики, Кхала злится. Спешить нужно.