брата, и уже опять вел себя грубо. А для чего еще существует младший братишка?

Уходя, убийца не выключил электричество. В вестибюле дрожали в скорлупках из дутого стекла лампочки венецианской люстры. Гостиную, обставленную в духе колониального лупанария, заливал характерный для тропиков желтоватый свет.

В глубине комнаты располагались одна напротив другой две лестницы.

Идти дальше не было никакой необходимости. Резня произошла прямо в этой комнате, на вытертых коврах, под безучастными взглядами британских портретов. Мерш повидал много крови, в этом деле он не был новичком. И, вовсе не строя из себя героя, полагал, что просто так его не проймешь.

Но то, что он увидел здесь… Убийца перерезал хрупкому индусу горло, и воротник его кителя в стиле Мао пропитался кровью; два усатых здоровяка в костюмах лежали с почти полностью отрезанными головами, которые свисали набок, придавая им сходство с цыплятами на прилавке. Убийца, вероятно, сначала коротким ударом перерезал горло, чтобы нейтрализовать противника, а потом заканчивал работу, вгоняя лезвие все глубже в гортань, пока оно не упиралось в позвонки. Мимоходом Мерш отметил виртуозность преступника – он напал сразу на троих, двое из которых были хорошо подготовленными бойцами, и всего несколькими движениями одолел их всех.

Да, убийца проявил запредельную жестокость. Но опять же для Мерша это не было открытием.

Однако ужаснее всего он обошелся с четвертой жертвой: молодой женщиной в сари, которая, как полагал Мерш, возглавляла свиту «невест» Эрве. На этот раз никаких намеков на йогу или индийскую богиню: убийца просто вскрыл несчастной грудную клетку и живот, размотал кишки и выложил ими на стене буквы – вероятно, на бенгальском или хинди. Для расшифровки послания, признал Мерш, придется обратиться к кому-нибудь из местных, кого не вывернет наизнанку при виде этой картины.

Убийца оставил внутренности молодой женщины у подножия стены, таким образом связав ее с фреской. Возможно, сказывалось влияние Калькутты, или грозы, после которой у Мерша поднялось настроение, или радости от встречи с братом, но эта бойня потрясла его не так сильно, как два парижских преступления. А может, он уже начал привыкать…

Он обернулся к своим спутникам: Эрве рыдал, стоя на коленях и глядя в сторону. Николь, наоборот, словно окаменела: ее глаза были прикованы к изуродованному телу молодой женщины.

Мерш подошел ближе, чтобы подробно оглядеть раны на жертве. Те же порезы, те же круговые укусы… Стоило ли вызывать полицию? Предупреждать кого-нибудь?

Только не это. Не может быть и речи о том, чтобы вязнуть в лабиринтах индийской администрации или обращаться во французское посольство, которое при поддержке местных властей посадит их на самолет и отправит домой ближайшим рейсом. Нет, нужно держаться в тени, затеряться в толпе.

Он подтолкнул Николь, чтобы вывести ее из ступора, затем схватил за воротник Эрве. Пришло время найти новое убежище.

107

Сначала вернуться в отель.

Они разговаривали полушепотом, двигались бесшумно и старались не привлекать к себе внимания.

Чемоданы паковали, не зажигая света. Если убийце удалось разыскать Эрве на вилле, ему не составит труда найти их здесь – если он уже их не выследил. Мерш увидел Николь, выходящую из ванной комнаты с косметичкой в руке, и чуть не расхохотался. Эта девчонка, как истинная путешественница, красилась перед дорогой, несмотря на темноту. В этом действительно был какой-то сюр.

– Не забудь зубную щетку, – прошептал он, но она не услышала в его словах иронии.

Эрве не двигался. Сидя на кровати и широко раскрыв глаза, в которых застыло два вопросительных знака, он мелко дрожал.

Мерш в очередной раз схватил брата за плечо и повел в ванную. Он раздел его, толкнул под душ и пустил воду, не удосужившись даже отрегулировать температуру.

Эрве вскрикнул. Мерш воспринял это как хороший знак и начал энергично растирать его шершавым полотенцем.

– У тебя есть духи? – спросил он Николь, вернувшись в комнату.

– Да.

– Давай их сюда.

Несмотря на жару – ночь понемногу раскалялась, уже перевалив за тридцать градусов, – Мерш прыснул из флакона на грудь Эрве и снова принялся его растирать. Когда ладони начало жечь, он убедился, что братишка больше не дрожит.

Схватив Эрве за подмышки, Мерш помог ему встать:

– Давай, старик. Пора убираться отсюда.

Они собрали вещи и бесшумно открыли дверь номера. Проскользнуть в полумраке, осторожно пересечь холл – это было нетрудно. Проблема – их сумки. Если бы они наткнулись на ночного дежурного, тому не понравилось бы, что они так сбегают. Но «Саддер Палас» был не респектабельным заведением, а всего лишь притоном для бродяг. Короче, в пустынном холле им никто не встретился.

Они вышли в душную ночь, еще хранящую следы недавнего дождя, и наконец-то чуть расслабились. Странное ощущение: эта заснувшая улица, черная, как туннель, и грязная, как помойка, во влажной атмосфере буквально преобразилась. Мелкие частицы влаги туманом висели в ночном воздухе, с крыш мелодично падали полупрозрачные, как воспоминания, капли.

Сам не зная почему, Мерш почувствовал себя в безопасности, как если бы очутился в надежном укрытии, в глубокой волшебной пещере.

Они торопливо шагали по Саддер-стрит, когда Эрве наконец вышел из своей летаргии:

– Куда мы идем?

– Хороший вопрос, – отозвался Мерш, не имея на этот счет ни малейшей идеи.

И тут Николь предложила:

– Пошли к сикхам.

108

Проснувшись, Николь обнаружила, что ничего не помнит. По крайней мере, ужасы прошлой ночи сохранились в ее памяти только обрывками, осколками, которые ей вовсе не хотелось соединять воедино.

Накануне они прошли почти три километра, чтобы добраться до гурдвары Баба Лал Сикх Сангат: самого большого храма сикхов в Калькутте, расположенного в южной части района Чоринги. Здание оказалось гораздо менее ветхим, чем все, что они видели до этого: широкий белый фасад, стрельчатые окна, кружевные башенки и золотой купол на крыше-террасе. Оно было похоже на мечеть. Под порталом в мавританском стиле троицу беглецов встретил персонаж, словно сошедший со страниц альбома Эрже – к примеру, «Голубого лотоса» или «Сигар фараона». На голове он носил красный тюрбан, плотно надвинутый на лоб и похожий на гигантский тюльпан. Лицо орехового оттенка украшала борода – черная, как шапка английского гренадера. Парень был облачен в муаровую куртку и кюлоты – самый что ни на есть восемнадцатый век. Все это в три часа ночи в полузатопленной Калькутте.

Сикх, не выказывая ни малейшего удивления, провел их через лабиринт коридоров, выложенных керамической плиткой (что вызывало в памяти дворец Альгамбра в Гранаде). Измученная Николь растерянно озиралась по сторонам и успела заметить молельню: длинная дорожка красного бархата вела к одиноко стоящей в большой пустой комнате беседке, покрытой сусальным золотом.

Они пересекли сырой внутренний дворик и вошли еще в одну комнату, застеленную коврами и заполненную бродягами, пришедшими укрыться от дождя. Те кутались в одеяла и спальные мешки.

Они втроем тоже устроились