— Сеинг То говорит, что он тоже хотел бы иметь жену англичанку. Если он поедет с вами в Англию, вы найдете ему невесту?

— Я уверен, что там множество прелестных девушек, которым бы он понравился, — сказал Эдгар, присоединяясь к веселью парнишек.

— Он спрашивает, обязательно ли быть пианистом для того, чтобы найти в Англии красивую жену?

– Что он спрашивает? Нужно ли быть пианистом?

Нок Лек кивнул:

— Можете не отвечать ему. Вы же понимаете, он еще маленький.

— Да нет, все нормально. По-моему, это хороший вопрос. Нок Лек, можешь сказать ему, что нет, вовсе не требуется уметь настраивать фортепиано для того, чтобы иметь красивую жену. Хотя, я думаю, это и не вредит. — Он весело улыбнулся. — Но и у других людей, даже у солдат, бывают красивые жены.

Нок Лек перевел.

— Он говорит: ему очень жаль, что он должен возвращаться в Маэ Луин к своей возлюбленной.

— Какая жалость. У моей жены много подруг.

— Он говорит, что, так как он незнаком с ней, он хотел бы, чтобы вы рассказали, какая она. Он хочет знать, золотые ли волосы у нее и у ее подруг?

«Это уж совсем как-то глупо», — подумал про себя Эдгар, но когда он вспомнил о Кэтрин, то обнаружил, что начал рассказывать с воодушевлением:

— Да, у нее... у Кэтрин, так ее зовут, у нее действительно золотые волосы, сейчас они уже немного потускнели, но она все равно еще очень красивая. У нее голубые глаза, и она не носит очки, как я, поэтому сразу видно, как они прекрасны. Она тоже играет на фортепиано, гораздо лучше, чем я. Думаю, вам бы очень понравилось, как она играет. Ее подруги отнюдь не такие красивые, как она, но ты все равно мог бы быть доволен.

Нок Лек перевел его речь братьям, которые перестали смеяться и задумчиво смотрели на него, зачарованные его рассказом. Сеинг То глубокомысленно кивнул и заговорил снова, на этот раз печальным голосом.

— Что он сказал? — спросил Эдгар. — Еще вопросы о моей жене, да?

— Нет. Он спрашивает, хотите ли вы послушать историю, но я сказал ему, чтобы он не приставал к вам.

Эдгар был удивлен:

— Нет, мне очень интересно. Что это за история?

— Ничего особенного, я не знаю, почему он так упорно хочет вам ее рассказать.

— Пусть расскажет, пожалуйста. Мне уже очень любопытно.

— Может быть, вы ее уже слышали. Это известная история — про лейп-бья — такое бирманское слово. Я не знаю ее так хорошо, как Сеинг То, поскольку это бирманская история. А его мать — бирманка. Лейп-бья — это такой дух, у него крылья, как у бабочки, но он летает по ночам.

— Мотылек, наверное. — Что-то в этих словах взволновало его, как будто он действительно уже слышал это когда-то. — Я не знаю этой истории, — сказал он.

— На самом деле, может, все это и неправда. Может быть, просто поверье. Некоторые бирманцы говорят, что человек живет, поскольку в нем живет дух, похожий на... мотылька. Дух сидит в его теле, и человек не может жить без него. И еще они говорят, что именно из-за лейп-бья человек видит сны. Когда он спит, лейп-бья вылетает у него изо рта и летает тут и там, видя на своем пути разные картины, от этого и получаются сны. Лейп-бья утром всегда должен возвращаться к человеку. Поэтому бирманцы не любят будить спящих. Может оказаться так, что лейп-бья будет очень далеко и не сможет достаточно быстро вернуться домой.

— И тогда?

— Если лейп-бья потеряется или по дороге будет схвачен и проглочен билу — как это у вас говорится? — злым духом, тогда человек больше не проснется.

Юноша наклонился вперед и расшевелил палкой костер, от которого вверх полетели искры.

— Это он и хотел мне рассказать?

— Я же сказал вам — это просто поверье, но он хотел, чтобы я рассказал его вам. Я не знаю, почему. Он иногда ведет себя странно.

У костра было тепло, но Эдгар ощутил, как холодок пробежал по коже. Его охватили воспоминания, снова предстали перед ним образы Индии, он вспомнил путешествие на поезде, спрыгивающего с него юношу и мелькнувшую в темноте дубинку.

— Бродячий поэт, — тихо проговорил настройщик.

— Что, мистер Дрейк?

— О... Нет, ничего. Скажи ему, что меня это заставило о многом задуматься. Может быть, когда-нибудь он станет знаменитым рассказчиком.

Эдгар смотрел через костер сквозь огонь на невысокого парня, почти мальчишку, сидящего в объятьях брата. Нок Лек передал слова Эдгара, тот лишь улыбнулся, и его фигура скрылась за завесой дыма.

Пламя стало ниже. Нок Лек встал и ушел куда-то в темноту, через некоторое время вернувшись с охапкой дров. По ту сторону костра братья так и заснули, обнимая друг друга. Начало накрапывать, Нок Лек с Эдгаром погасили костер. Братьев пришлось разбудить, они что-то сонно проворчали, потом все вместе укрылись под навесом. За ночь дождь принимался несколько раз, и Эдгар слышал, как капли барабанят по накрытой циновками крышке рояля.

Утром решили покинуть лагерь. Тучи низко нависли над землей. Перетащив рояль на плот, они не стали убирать с него циновки, Облака разошлись только ближе к полудню, небо расчистилось. Река, напитавшись водой от притоков, текла теперь быстрее. Нок Лек сказал Эдгару, что они сейчас находятся в землях княжества Маукмай, и через два дня окажутся в стране каренов. Там у британцев есть пограничные посты на противоположном берегу, и там можно остановиться, необязательно проделывать весь путь до Моулмейна.

Скоро все это закончится, подумал Эдгар. Все станет лишь воспоминанием. И не дожидаясь, пока его попросят, откинул циновки с рояля, раздумывая, что бы сыграть. «Для финала, — решил он, — потому что если завтра мы покинем реку, завтра же закончится сон и пианист снова станет настройщиком». Плот неторопливо плыл по течению, и струны иногда позвякивали. Сидящий спереди юноша обернулся.

Эдгар не знал, что сыграть. Он понимал только, что стоит начать и музыка придет сама. Может быть, стоит снова сыграть Баха, подумал он, но сейчас это показалось не тем, что нужно. Он прикрыл глаза и прислушался к чему-то. И в вибрации струн он услышал песню, которая еще много недель назад поднялась к небесам, когда-то ночью на Иравади, и потом, лунной ночью в Мандалае, когда он смотрел йоктхе пве. Это была песнь потери, нго-гьин. «Может быть, сейчас это будет как раз кстати». Он коснулся пальцами клавиш, и, когда он заиграл, песня спустилась оттуда, куда она когда-то взмывала. Это были звуки, которых не мог создать ни один настройщик — чужие, новые, ни высокие, ни низкие, потому что «Эрард» был сконструирован не для того, чтобы играть на нем, стоя йа плоту, и не для того, чтобы играть на нем нго-гьин.

Эдгар Дрейк играл, и вдруг раздался выстрел, и всплеск, и еще один, и еще. Когда он открыл глаза, то увидел, как двое его товарищей плывут по воде, а третий неподвижно лежит лицом вверх на плоту.