и планы Мефодия о малороссийских делах и только в июле отпустило его обратно на Украйну. А в сентябре приехал давно собиравшийся в Москву и сам гетман Иван Мартынович Брюховецкий с некоторыми членами войсковой старшины и городских магистратов. Ему оказаны были почетная встреча и потом милостивый царский прием; поместили его со свитой на Посольском дворе с отпуском кормовых денег. Затем начались переговоры с ним Малороссийского приказа; последний на основании сведений и внушений, полученных от Мефодия, более всего настаивал на том, чтобы денежные сборы с малороссийских жителей поступали в казну не гетмана, а великого государя и производились бы они под надзором московских воевод людьми, выбранными из местных жителей. После многих возражений Брюховецкий уступил и согласился на это требование. Московское правительство со своей стороны сделало ему некоторые уступки и, между прочим, согласилось назначить к его особе только сто ратных людей. Целый месяц длились эти переговоры. Когда они окончились, царь пожаловал гетмана боярским саном и дал ему грамоту на просимые им большие наследственные маетности; а вся войсковая старшина (обозный, судья, писарь, есаулы и полковники) пожалованы в дворяне. Таким образом, Москва как бы подражала Польше, с ее пожалованием гетмана сенаторством, а старшину шляхетством. Чтобы еще теснее скрепить свою связь с Москвой и доказать свою преданность государю, Иван Мартынович, как человек холостой, уже в начале своего пребывания в Москве бил челом о назначении ему невесты. Но эта просьба была удовлетворена только после подписания им означенных статей. Он прежде высказывал, что, будучи уже лысым, желал бы взять за себя из Москвы какую-либо вдову. Теперь его спросили, кого он хочет: вдову или девицу? Гетман-боярин решительно просил девицу. Государь дал ему в Москве дочь окольничего князя Дмитрия Алексеевича Долгорукова. В конце декабря Иван Мартынович и его свита, осыпанная царскими милостями и подарками, выехали из Москвы обратно на Украйну21.

Пока Брюховецкий благодушествовал в Москве, дела на Украйне значительно усложнились и повернулись не в нашу пользу. Энергичный Дорошенко, подкрепленный татарами, начал наступательное движение на города, отложившиеся от Польши. Сначала он встретил мужественный отпор при осаде Браслава от его полковника Дрозда и под Мотовиловкой от овруцкого полковника Демьяна Децика. Попытка правобережных казаков перейти на левую сторону была отбита. Но потом обстоятельства изменились. Не получая ниоткуда помощи, осажденный Дрозд принужден был сдаться; Децик отступил к Киеву; Мотовиловку захватили поляки из Белой Церкви и союзные им черкасы. Воевода киевский князь Львов, человек престарелый и болезненный, действовал вяло и неудачно; даже на восточной стороне население местами волновалось вследствие обид и насилий от ратных людей, преимущественно от наемных полковников, ротмистров и капитанов из немцев и ляхов. Епископ Мефодий и наказной гетман, переяславский полковник Ермоленко, писали в Москву усильные просьбы о присылке подкреплений и скорейшем возвращении гетмана Брюховецкого.

На место князя Львова воеводой в Киев был послан боярин Петр Васильевич Шереметев (двоюродный брат В.Б. Шереметева и отец знаменитого фельдмаршала), который привел с собой несколько тысяч свежего войска и с успехом начал действовать в смысле умиротворения Малороссии. Татары покинули Дорошенка и ушли в Крым, где в то время происходила перемена хана: хищный, жестокий Мухаммед-Гирей был смещен за свои попытки вести самостоятельную от Порты политику; на его место прислан из Константинополя Адиль-Герай, а потому возбуждавший волнение среди татарской знати и даже неповиновение со стороны некоторых мурз, именно Ширинских. По характеру своему новый хан был способен поддерживать мирные отношения с соседями и потому охотно готов был прекратить враждебные столкновения с Москвой. Но гетман Брюховецкий оказался мало способным водворить мир и спокойствие в своей части Украйны, а тем более воссоединить с нею всю западную часть и вытеснить из последней предприимчивого Дорошенка. Уже самый титул боярина не понравился казачеству, как новость, не соответствовавшая его демократическим стремлениям. Горожане не любили его за попытки отнять у них магдебургские привилеи; а более и более проявлявшаяся страсть к наживе, захват разных маетностей и угодий, в том числе монастырских, и всякие незаконные поборы скоро сделали его нелюбимым со стороны почти всего населения. Стремление к усилению своей власти и наклонность к интригам теперь окончательно обострили его отношения с блюстителем митрополичьей кафедры епископом Мефодием и малороссийской духовной иерархией вообще. Главным поводом к тому послужил вопрос именно об этой кафедре. Брюховецкий во время пребывания в Москве для доказательства своей преданности, под предлогом вящего закрепления Малой России за царем, просил не только прислать воевод с ратными людьми во многие малороссийские города, но также поставить на киевскую митрополию московское духовное лицо; причем он продолжал обвинять киевское духовенство и его школы в наклонности к латинству. На последнюю просьбу московское правительство отвечало уклончиво, обещало подумать и снестись с цареградским патриархом. Оно отнюдь не желало пока возбуждать неудовольствие местной иерархии вопросом о митрополичьей кафедре и отлагало это дело до более благоприятного времени. Однако слух о сей статье переговоров дошел до киевского черного духовенства, и притом в преувеличенном виде, при двусмысленных речах на этот счет самого гетмана. Встревоженное духовенство обратилось к киевскому воеводе. Блюститель митрополии епископ Мефодий, печерский архимандрит Иннокентий Гизель, ректор Братского училища Иоанникий Голятовский, выдубецкий игумен Старушич и другие игумены 21 февраля 1666 года приехали к Шереметеву и заявили ему о своем желании послать в Москву челобитье, чтобы царь не велел отнимать у них старых вольностей и прав, то есть оставил бы за ними право выбирать митрополита и находиться под благословением цареградского патриарха.

Воевода старался их разуверить и говорил, что государь нисколько не изволит отнимать у них права и вольности и что злонамеренные люди только хотят их ссорить с гетманом. Духовные лица так разгорячились, что грозили в случае прибытия московского митрополита не пускать его к себе и запереться в своих монастырях. Шереметев выговаривал им за такие непристойные речи и особенно укорял за них Мефодия, напомнив ему, что он поставлен во епископа на Москве Питиримом митрополитом. В заключение воевода отказался принять от них челобитную царю и отпустить с нею в Москву их посланцев. На другой день, после обедни в Софийском соборе, Мефодий подошел к Шереметеву и просил забыть вчерашние непристойные слова; причем ссылался на свое вынужденное в них участие, так как киевские духовные лица ставят ему в упрек московское посвящение во епископа и считают его сторонником гетманского желания о поступлении под благословение московского патриарха. Но воевода обо всем отписал в Москву, и там этот случай значительно пошатнул доверие, питаемое доселе к Мефодию. А потому