берега, агенты его старались усилить волнение умов, ложно толковали значение Андрусовского договора и пугали заверениями, что есть еще тайные стороны сего договора, по которым Москва и Польша условились искоренить казачество. Дело открытого мятежа против Москвы начали запорожцы. В апреле 1667 года из Москвы возвращался в Крым гонец хана Адиль-Герая, который вошел с Москвой в мирные переговоры. Вместе с гонцом отправлен был к хану царский посланец стольник Лодыженский. Им пришлось проезжать мимо Запорожской Сечи в то самое время, когда там господствовала большая смута и когда стекавшиеся туда беглецы и гультяи заводили беспорядки, не слушая голоса коренных запорожцев и их выборной старшины. Когда посланцы со своей свитой переправились у Переволочны через Днепр, к ним присоединилась партия в полтораста казаков, возвращавшихся из своих зимовников в Запорожье. Двое суток они спокойно ехали вместе с посланцами, а на третью ночь внезапно бросились на татар, перерезали их, ограбили и ускакали. Лодыженский, действуя в качестве царского чиновника, приехал в Запорожье и потребовал от кошевого Ждана Рога, чтобы злодеи были сысканы и чтобы ему дан был конвой до первого крымского городка. Но по решению войсковой рады самого Лодыженского с подьячим Скворцовым и свитой задержали, а царские грамоты и посланную с ним казну отобрали. Лодыженский отправил немедля донесение в Москву и к гетману Брюховецкому. Прочитав отобранный у посланца наказ о переговорах с ханом, старшина усмотрела в них угрозу казачеству и с этим толкованием сообщила наказ гетману. Последний не спешил освобождением чиновника и только спустя месяц по строгому требованию из Москвы написал наконец в Сечь приказ отпустить Лодыженского, возвратить все отобранное и проводить его до городка Шекерменя. В Сечи собралась шумная рада. Своевольные казаки взяли верх, свергли Рога и поставили кошевым Васютенко. Последний во главе нескольких десятков запорожцев сел на суда с Лодыженским и его свитой для их охраны. Но едва они отъехали от Сечи, как ватага человек в 500 заскакала спереди и велела лодкам пристать к берегу. Тут они раздели всех московских людей донага и, заставив их бросаться с берега в воду и спасаться вплавь, принялись стрелять в них из пищалей. Некоторые, в их числе и Лодыженский, были тотчас убиты; другие, в том числе один поручик, один прапорщик и несколько солдат, доплыли до другого берега; тогда разбойники догнали их на лодках и перебили. От смерти успели спастись и прибежать в Сечь подьячий Скворцов и еще пять человек. Такое варварское убийство царских посланцев и явный бунт хотя и были с негодованием встречены старыми запорожцами, но они ничего не могли сделать против своевольников, подстрекаемых агентами Дорошенка. А кошевой потом писал Брюховецкому, что государь должен простить запорожцев, иначе они соединятся с Дорошенком и татарами и пойдут на государевы украйны. И Брюховецкий в таком именно смысле говорил стольнику Кикину, назначенному для расследования дела.

Тщетно московское правительство отправляло на Украйну своих посланцев и увещательные грамоты всему Войску Запорожскому. Возбуждение против московских ратных людей на левом берегу увеличивалось, подстрекаемое теми же агентами Дорошенка; последнему помогал митрополит Иосиф Тукальский, по его просьбе возвращенный из ссылки вместе с Гедеоном Хмельницким и проживавший теперь в гетманской резиденции – Чигирине. И гетман, и митрополит хлопотали о воссоединении под своей властью обеих половин Украйны. А в Москве по-прежнему не имели ясного представления об истинных обстоятельствах и запутанных личных отношениях и продолжали усложнять дела собственными промахами.

Известный нам епископ Мефодий, блюститель Киевской митрополии, и епископ Черниговский Лазарь Баранович были вызваны в 1666 году в столицу, чтобы принять участие в церковном соборе, судившем Никона; они пробыли там около года. Ученый Баранович, привезший с собой свое сочинение «Меч духовный», посвященное государю, удостоился самого лучшего приема и щедрых наград; причем его черниговская кафедра была собором возведена на степень архиепископии. А Мефодий, бывший дотоле усердным агентом царского правительства на Украйне, наоборот, встретил на сей раз холодный прием и отказ в разных его ходатайствах. Так по его же проекту в соседней с Украйной Белгородской области учреждена была архиерейская кафедра со степенью архиепископии; но отдана она была не Мефодию, а приехавшему из Сербии митрополиту Феодосию; между тем андрусовское условие об отдаче Киева через два года грозило ему лишением блюстительства митрополии. Мефодию даже отказали в соболиной казне, которую он просил для раздачи своим помощникам в охране московских интересов. Во-первых, он охладил расположение и доверие к себе своим явным несочувствием самой идее о подчинении Киевской митрополии московскому патриарху и поставлении на сию митрополию кого-либо их московского духовенства. А затем не только гетман Брюховецкий продолжал присылать на него разные доносы и обвинения, более или менее преувеличенные, но и киевский воевода П.В. Шереметев также стал отзываться о нем неблагоприятно. Обвиняя его в постоянных происках, гетман писал, будто на Украйне стало гораздо спокойнее во время Мефодиева отсутствия. Новый начальник Малороссийского приказа А.Л. Ордин-Нащокин (ведавший и посольский приказ) показывал явное недоверие Мефодию, который продолжал сообщать получаемые им известия из Малороссии и предлагать разные меры для ее успокоения и противодействия интригам Дорошенка. Мефодий крайне недовольным воротился на Украйну в свой Нежин (а не в Киев); это недовольство еще усилилось, когда он узнал, что московское правительство начатые Мефодием тайные сношения с Дорошенком (для отклонения его от союза с басурманами надеждой на отдачу ему и левобережной булавы) поручило теперь продолжать не ему, Мефодию, а печерскому архимандриту Иннокентию Гизелю. Тогда он решил помириться и сблизиться со своим врагом Брюховецким, который после убиения Лодыженского также мог жаловаться на утрату к нему расположения и доверия со стороны московского правительства, которую ясно выражал ему тот же начальник малороссийского приказа, то есть Ордин-Нащокин. По приглашению гетмана Мефодий приехал к нему в Гадяч, и тут бывшие враги не только подружились, но и скрепили свою дружбу помолвкой гетманского племянника на дочери Мефодия. Последний сообщил гетману о тайных сношениях Москвы с Дорошенком и Тукальским, которые грозили Брюховецкому потерей гетманства в пользу его соперника Дорошенка, а Мефодию потерей блюстительства в случае водворения Тукальского в Киеве. Сношения эти в то время велись главным образом из Переяслава стольником Тяпкиным, доверенным лицом Ордина-Нащокина. Но Дорошенко предлагал подчиниться великому государю на условиях неисполнимых; так как требовал уничтожения Андрусовского договора, возвращения казакам всех старых прав и вольностей, вывода московских воевод и ратных людей из малороссийских городов, смещения Брюховецкого, чтобы Дорошенке быть гетманом обеих сторон Днепра, и признания Тукальского киевским митрополитом. Очевидно, Дорошенко мечтал быть вторым Богданом Хмельницким. Тяпкин, действовавший по