же года приезжали в Москву польские послы Веневский и Бжостовский для утверждения договора и для заключения союза против угрожавших турок и татар, и тут просили государя удовлетворить обездоленную и беспокойную шляхту, лишившуюся своих имений на Украйне и в Северской земле. Возвращение их в эти имения московское правительство отклонило, и после многих разговоров согласилось уплатить им миллион нольских злотых, по московскому счету 200 000 рублей. На помощь королю против басурман обещано отправить 5000 конницы и 20 000 пехоты, а на Крым послать донских казаков с калмыками. При торжественном отпуске послов присутствовал наследник престола царевич Алексей Алексеевич. Тут Ордин-Нащокин, теперь уже боярин и посольских дел сберегатель, в речи, обращенной к послам, заранее обещал им царское согласие, если по смерти Яна Казимира они будут просить себе в короли кого-либо из царевичей Московских. Так прочно засела в голове Алексея Михайловича несчастная, хотя успевшая сделаться традиционной, идея о польской короне для своего дома. Недаром и на сей раз глашатаем ее выступил Ордин-Нащокин, который пользовался у нас доселе славой первого русского дипломата XVII столетия, благодаря поверхностному отношению историков к плодам его деятельности. Своими велеречивыми посланиями и рассуждениями о европейской политике он сумел внушить благодушному Алексею Михайловичу великое уважение к своему уму и дипломатическому искусству; а постоянным припевом о врагах и родовитых завистниках, которые стараются умалять его заслуги, как неродовитого человека, он поддерживал у царя высокое мнение об этих заслугах. А между тем, страдая полонофильством и шведофобией, именно Нащокин был в числе главных виновников огромного политического промаха, который имел такие плачевные последствия, стоил России таких страшных потерь людьми, деньгами и областями. Мы говорим об увлечении царя польской короной, о недоконченном отвоевании Украйны с частью Белой Руси, о несвоевременной войне со Швецией.

В неудачах и недостаточных для России результатах двух польских войн – недостаточных сравнительно с ее жертвами, конечно, много виноваты были известное непостоянство или шатость малороссийского казачества, частые измены его предводителей и ловкие искусившиеся в иезуитизме польские интриги. Однако, помимо невыгодного для московской культуры сопоставления ее с польской в глазах казацкой старшины, немалая доля ответственности перед историей падает и на царских политических советников, на их неумение разобраться в сложных и непривычных для москвичей отношениях Украйны, на постоянные ошибки в выборе гетманов и доверенных лиц и тому подобное. Сам Алексей Михайлович, лично и энергично выступивший на военное поприще в начале малороссийского вопроса, со времени неудачного похода под Ригу как бы охладел к воинственной деятельности и более уже не появляется на театре военных действий, предоставляя их своим воеводам, также не всегда удачно выбранным. Причем успеху этих действий большой помехой служили отсутствие их единства, отсутствие общего военачальника на месте и руководство отдельными частями войска и их движениями из отдаленной Москвы, при медленных и трудных сообщениях того времени, да еще при соперничестве воевод и местнических счетах, далеко не вышедших из употребления. Во вторую Польскую войну ко всем указанным условиям присоединились еще разные внутренние затруднения и неустройства, каковы дело Никона и связанное с ним начало церковного раскола, а также денежный кризис, произведенный по преимуществу внешними войнами и, в свою очередь, приведший к новому открытому мятежу столичной черни.

Однако и то надобно сказать, что нигде и никогда подобная история не совершалась беспрепятственно, по сочиненной программе, если решительные события не были заранее подготовлены зрелой политикой, а также целым рядом естественных условий и целесообразных мероприятий. Потому возвращение областей Смоленской и Черниговской и приобретение Левобережной Украйны с временным, но обратившимся в постоянное занятием Киева все-таки были великим шагом вперед на пути окончательного собирания Руси и послужили поворотным пунктом к решительному торжеству Москвы в ее вековой борьбе с Польшей и к неудержимому упадку сей последней. А предприятие Алексея Михайловича против шведов получило значение опыта, хотя дорогого и неудачного, но довольно полезного для будущего решения в высшей степени важного для нас балтийского вопроса. Итак, Андрусовским договором малороссийский вопрос далеко не был исчерпан; он немало еще занимал Россию при Алексее Михайловиче и его преемнике и стоил нам новых и многих жертв22.

Заключение Андрусовского перемирия, по распоряжению правительства, праздновалось благодарственными молебнами как в самом Московском государстве, так и в Левобережной Украйне. Но здесь условия этого перемирия встречены были с неудовольствием. Формальное нарушение ее единства, то есть разделение Украйны между двумя соседними державами, вызывало среди населения чувство горького разочарования. Казачество, конечно, не сознавало при этом, что теперь юридически было подтверждено только то, что уже существовало фактически. Особенно возбуждала негодование статья, по которой древний столичный город Киев с его русскими святынями через два года вновь возвращался под польское иго. Неблагоприятное впечатление, произведенное договором, увеличило брожение умов и вообще то смутное состояние, в котором находилась тогда Украйна. Согласно с представлениями епископа Мефодия и гетмана Брюховецкого, из Москвы уже прибыли воеводы с ратными людьми и во второстепенные малороссийские города. А вместе с воеводами прибыли подьячие и писцы, которые начали переписывать земли, угодья и прочие недвижимые имущества жителей или оброчные статьи, чтобы сборы с них взимать в казну государеву. Казацкие полковники и сотники были недовольны, так как эти сборы привыкли обращать в свою пользу, вообще притеснять и грабить мещанство и крестьянство. Все казачество роптало на разрешение мещанам курить вино, так как винокурение считало своим исключительным правом. Но мещане и поспольство также возроптали, как скоро познакомились с московскими писцами и сборщиками, то есть начали терпеть от них лишние поборы и всякие притеснения. Особенно тяжелы были повинности постойная, подводная и сборы хлеба, вообще съестных припасов для ратных людей. Само собой разумеется, что правительственные агенты, начиная воеводами и кончая мелкими чиновниками, явились сюда со своими грубыми нравами и закоренелыми привычками, от которых народ стонал и в самой Великой Руси. Воеводы присваивали себе власть, нарушали местные права и привилегии и старались нажиться на счет населения. А ратные люди, плохо содержимые и полуголодные, невзирая на строгие наказы и запрещения, чинили разные обиды и насилия жителям. Андрусовским перемирием в особенности недовольно было Запорожье, ибо при замирении Москвы с Польшей ему было строго запрещено нападать на польские владения. А слухи о мирных переговорах Москвы с Крымом грозили и запрещением предпринимать походы на владения татарские и турецкие; что лишало «хохлачей» возможности «достать зипуна», по их татарскому выражению.

Всеми этими обстоятельствами искусно воспользовался Петр Дорошенко, гетман Правобережной Украйны. Чтобы вызвать мятеж и в Левобережной и соединить под своей властью оба