Около пятидесяти тысяч человек отправились ко дворцу Тюильри с требованием к королю восстановить справедливость. Архитектор, бывший в это время внутри дворца, рассказал мне, что он присутствовал при разговоре с Людовиком, когда ему доложили о случившемся. Не ведая о том, что у дворца собралась многочисленная толпа, Людовик заявил: «Куратор церкви прав. Эти актёры — безбожники, они отлучены от церкви и они не имеют права на христианское погребение». Через несколько минут появился страшно испуганный Блакас, который заявил, что около дворца собралось свыше семидесяти тысяч людей и он боится, что они разнесут весь дворец. Людовик, от страха почти потерявший рассудок, закричал, чтобы тотчас похоронили тело актрисы в соответствии с обрядами церкви, и поспешил послать своих приближенных, чтобы те присмотрели за незамедлительным исполнением его приказа. В течение нескольких дней он не мог прийти в себя от охватившего его страха. Те же священники пытались провести со мной эксперимент подобного рода в отношении тела скончавшейся красивой балерины, но, Бог ты мой (эмоционально воскликнул Наполеон), они же имели дело не с Людовиком! Я незамедлительно решил возникшую проблему.

Я, — продолжал Наполеон, — сделал все кладбища независимыми от священников. Я ненавидел монахов и выступал за упразднение их и хранилищ их преступлений, монастырей, где безнаказанно расцветали все виды порока. Кучка подлецов, которые вообще представляют собой позор для человеческой расы. Я бы допустил существование в стране только самого необходимого числа священников и ни в коем случае не монахов».

После этого я рассказал императору, что, как утверждалось, после того, как он сначала отказался согласиться с условиями заключения мира, предложенными союзниками в Шатильоне, он якобы направил гонца, чтобы информировать лорда Каслри, что он передумал и согласен с теми условиями, которые ему предложили; но лорд Каслри ответил: «Наполеон слишком опоздал и союзники полны решимости принять согласованные ими меры»[20]. Наполеон ответил, что это — ложь. «Я бы никогда не дал согласия на принятие условий мирного конгресса в Шатильоне, потому что я поклялся сохранить целостность империи, и никогда бы не отказался от своей клятвы. Поэтому я написал Коленкуру, что я отрекусь от престола. Я бы согласился на условия, предложенные во Франкфурте, в соответствии с которыми Рейн должен был явиться естественной границей Франции»[21].

Я взял на себя смелость заметить, что можно естественно предположить, что он не поддерживал решений Парижского договора, условия которого были ещё хуже. «Да, — ответил Наполеон, — я бы строго подчинялся решениям того договора. Сам бы я не подписался под ним; но, выяснив, что он заключён я бы подчинился его решениям и оставался бы в состоянии покоя».

В последовавшей беседе я высказал ряд малоприятных замечаний в адрес маршала Даву, спросив у Наполеона, не считался ли Даву одним из лучших его генералов. «Нет, — ответил император, — но я не считаю его тёмной личностью. Он никогда не грабил для себя. Конечно, он взимал контрибуции, но они предназначались для армии. Для армии необходимо, особенно когда она окружена, обеспечивать саму себя. Будучи одним из первых французских генералов, он ни в коем случае не являлся лучшим из них, хотя он был хорошим офицером». Я затем спросил его, кто, с его точки зрения, является лучшим генералом в настоящее время. «Трудно сказать, — ответил Наполеон, — однако, я думаю, что, возможно, Суше — лучший. Ранее был Массена, но вы можете сказать, что как генерал он кончился. Он жалуется на болезнь в груди, которая сделала его совершенно другим человеком. Суше, Клозель и Жерар, с моей точки зрения, являются лучшими французскими генералами. Трудно сказать, кто из них лучший, так как у них не было возможности быть главнокомандующим, а именно исполнение этой должности является единственным способом для определения размера талантов человека».

Наполеон также с похвалой отозвался о Сульте.

Вместе с капитаном Попплтоном, капитаном Фуллером, Импеттом и другими офицерами 53-го пехотного полка отправился на охоту на крыс в лагере полка, которая велась следующим образом. Несколько солдат, снабжённых лопатами, принялись копать вблизи рва и стены лагеря, которые были наводнены крысами. Две собаки стояли в ожидании, готовые к схваткам, а мы вооружились палками. Как только крысы почувствовали, что их обиталище пришло в движение, они устремлялись из своих нор и попытались бежать прочь. На них набросились собаки и люди, в результате чего возникла оживлённая сцена полного замешательства; крысы пытались умчаться в чужие норки, а их преследователи колотили палками как попало и, в своём желании добраться до своей жертвы, били палками по ногам других охотников. Некоторые крысы набросились на нападавших, оказывая им отчаянное сопротивление. Менее чем через полчаса было убито четырнадцать крыс.