Я всегда придерживался высокого мнения о ваших моряках, — продолжал Наполеон. — Когда вместе с императрицей Марией Луизой мы возвращались из Голландии, то мы остановились отдохнуть в Гиве. Вечером начался сильнейший штормовой ветер и полил дождь, от которого уровень воды в реке Маас поднялся настолько, что мост, составленный из лодок, был унесён. Я стремился покинуть это место; и приказал всем местным лодочникам собраться, чтобы я смог переправиться через реку. Лодочники заявили, что вода поднялась настолько, что переправиться через реку будет возможно лишь через два или три дня. Я поговорил с ними и вскоре выяснил, что они были речными моряками. Затем я вспомнил, что в казармах находятся пленные англичане; я приказал, чтобы ко мне на берег реки привели самых опытных и лучших среди них моряков. Уровень воды в реке сильно поднялся, и её течение стало стремительным и опасным. Я спросил английских моряков, смогут ли они соединить вместе лодки, чтобы я смог перейти на другой берег реки. Они ответили, что это возможно, но рискованно. Я попросил их немедленно взяться за работу. Через несколько часов они успешно выполнили моё задание, которое другие негодяи объявили невозможным для выполнения; я переправился на другой берег реки ещё тогда, когда не кончился вечер. Я приказал, чтобы тем пленным английским морякам, которые выполнили эту работу, выдали денежное вознаграждение, комплект одежды и предоставили им свободу. В то время со мной был Маршан.

Когда вместе с адмиралом Ашером я высадился на Эльбе, — добавил Наполеон, — моя охрана ещё не прибыла на остров, и Ашер предоставил в моё распоряжение отряд охранников из числа моряков под командованием унтер-офицера, который постоянно оставался в Портоферрайо и в течение нескольких дней служил моим телохранителем. У меня были все основания для того, чтобы остаться довольным ими. Когда прибыла моя собственная охрана, то её гвардейцы подружились с английскими моряками и морскими пехотинцами. Их часто видели ходившими вразвалку по улицам города, подвыпившими, взявшимися за руки, поющими песни и пожимающими друг другу руки. Ваши моряки были удивлены той свободой общения, с которой я относился к ним, которая была столь отлична от аристократичного высокомерия, к которому они так привыкли. Думаю, что ни один человек на борту английского корабля не причинил бы мне никакого вреда, даже если бы это было в его власти. Когда я покинул их, я приказал выдать каждому английскому моряку по золотому наполеондору, а адмиралу Ашеру преподнёс подарок в виде коробки с моим портретом, усыпанным бриллиантами. Если бы в моём распоряжении были такие способные офицеры, как Ашер, то морские сражения между французскими кораблями и вашими закончились бы совершенно по-иному».

Я упомянул о том, что губернатор заявил, что он хотел бы переговорить с графом Бертраном относительно дорожки для верховой езды, ведущей к Вуди Рейндж. Губернатор также сказал, что если граф заверит его в том, что французы не будут заходить в некоторые дома, то проблема с дорожкой может быть решена. «Кому там принадлежат дома? — спросил Наполеон и тут же сам себе ответил. — Мисс Мейсон и другой — Легге, плотнику. Он что, беспокоится о целомудрии мисс Робинсон? Дурачьё, если бы я хотел наладить тайную переписку, то вы хорошо знаете, я мог бы организовать отправку писем в Европу ежедневно».

8 апреля. 7 апреля в Дедвуде были проведены скачки, на которых присутствовали госпожа Штюрмер, три полномочных представителя союзников и капитан Гор. Затем на скачки также пришёл генерал Гурго, который продолжительное время беседовал с бароном и баронессой Штюрмер, с графом Бальмэном и позднее с маркизом Моншеню. В течение большей части этих бесед к ним ни один из британских офицеров не прислушивался. Почти всё это время сэр Хадсон Лоу и сэр Томас Рид были просто зрителями на скачках. На них также присутствовала госпожа Лоу. Незадолго до окончания скачек полномочные представители союзников, госпожа Штюрмер и барон Гурго отправились в дом г-жи Янгхазбанд в лагере 53-го пехотного полка, где они оставались некоторое время, прежде чем кто-либо из офицеров губернатора последовал за ними в этот дом.

Я передал сэру Хадсону Лоу мнение Наполеона, которое он выразил о маркизе Корнуоллисе. В связи с этим его превосходительство заявил, что «лорд Корнуоллис был слишком честным человеком, чтобы иметь дело с Наполеоном».

Наполеон отправился в дом графа Бертрана. Из верхних окон дома он мог хорошо обозревать ход скачек. Он оставался там до самого окончания скачек, которые, судя по всему, ему очень понравились.

Сэр Томас Рид был сильно разгневан поступком г-жи Янгхазбанд, которая пригласила к себе домой полномочных представителей союзников вместе с генералом Гурго без сопровождения их британскими офицерами. Сэр Томас Рид заявил, что губернатор имел право и ему следовало выслать г-жу Янгхазбанд с острова, добавив при этом, что полномочные представители союзников сами по себе были презренными бессовестными типами, позволившими себе разговаривать с Гурго, когда его хозяин относится к ним с таким презрением.

Наполеон вышел немного прогуляться с графами Монтолоном и Бертраном. Виделся с ним в полдень. Он задал мне много вопросов о скачках, которые у него явно вызвали интерес. Наполеон высказал мнение, что Моншеню, из того, что слышал Наполеон, должно быть, был очень плохо воспитан, так как позволил себе несколько неуместных и даже непристойных выражений в присутствии госпожи Лоу в связи с тем, что ветер (бывший довольно сильным) привёл в беспорядок часть одежды госпожи Лоу. «Вообще-то говоря. — заявил Наполеон, — как известно, французы в подобных ситуациях ведут себя предельно вежливо, но из того, что я слышал, этот господин никогда не бывал в приличном обществе и в данном случае проявил себя как лейтенантишка старого режима».

15 апреля. Посетил Наполеона, который полулежал на диване. С пристрастием расспрашивал меня о состоянии здоровья госпожи Бертран, Тристана де Монтолона и маленькой Наполеонны. Двое последних были очень нездоровы, особенно Тристан, который страдал острой формой дизентерии, сопровождаемой воспалительным процессом. Я пустил ему кровь. Когда я сказал Наполеону, что эта процедура принесла ребёнку большое облегчение, Наполеон заметил: «Ах, опыт, опыт — это главное»[23].

Показал Наполеону любопытный указ, изданный императором Китая, относительно английского посла и объяснил ему суть указа. Выслушав меня, Наполеон заявил, что он по-прежнему придерживается своего мнения о том, что посол обязан следовать тому церемониалу, который практикуется главными мандаринами империи в отношении императора; что китайцы не просят нас направлять к ним послов; что направление в Китай посла является доказательством наших намерений что-то просить у Китая; поэтому мы должны подчиняться их обычаям или вообще не направлять посла.

«Я вспоминаю один разговор по этому поводу в Тильзите с императором Александром, когда мы были друг с другом очень хорошими друзьями. Он спросил моё мнение по этому вопросу и попросил совета: я дал ему именно тот совет, который дал вам. Я полностью убедил его, и он написал письму своему послу с выговором за то, что тот не следует церемониалу, который требуется.