Очевидно, не все таланты можно проецировать. Например, Лили обладает невероятной фотографической памятью. Но она никогда не сможет спроецировать свой дар на расстоянии или на другого человека.

Как я понимаю, проецирование — это самая сложная часть, самое трудное из всего, чем мне приходилось здесь заниматься. Здесь требуется использовать как физическую силу, так и ментальную. Я должна полностью контролировать все свои мысли. При этом мне надо убедиться в том, что мой мозг связан именно с той невидимой частью моего организма, которая как раз и отвечает за мой дар. А это значит, что я должна уметь определять источник своих способностей, а также уметь концентрировать его в любой точке, обладающей энергией, которую я могу позаимствовать где угодно.

У меня от этого голова начинает болеть.

— А можно мне тоже что-нибудь разрушить? — спрашивает Джеймс. Он хватает один кирпич из сложенной стенки и взвешивает его на руке. — Может быть, я тоже сверхсильный, как и ты.

— А ты когда-нибудь уже чувствовал себя сверхсильным? — интересуется Кенджи. — Ну или вообще ощущал, что в тебе имеется какая-то неестественная сила?

— Нет, — признается Джеймс, — но ведь я никогда и не пытался ничего разрушать. — Он подмигивает Кенджи. — Как ты считаешь, а вдруг я смогу стать таким же, как вы? Может, у меня тоже есть какая-нибудь особенная сила?

Кенджи внимательно изучает мальчика. Похоже, он о чем-то раздумывает. Потом говорит:

— Определенно, это возможно. Скорее всего у твоего брата что-то есть такое в ДНК, а это означает, что и в тебе может быть кое-что интересное.

— Правда? — Джеймс буквально прыгает от радости.

— Но я точно не знаю, — смеется Кенджи. — Я только сказал, что это возмож… Нет! — кричит он. — Джеймс!..

— Ой! — Джеймс морщится и бросает кирпич на пол, сжимая в кулак сильно раненную руку. На его ладони я успеваю заметить глубокий кровоточащий порез. — Мне кажется, я слишком сильно нажал и кирпич соскользнул. — Он изо всех сил старается не разреветься.

— Тебе кажется?! — Кенджи нервно дышит и осуждающе качает головой. — Черт! Парень, если ты вот так просто решил ходить тут и резать себе руки… У меня от твоих выходок может сердечный приступ произойти. Иди сюда, — говорит он уже более мягко. — Дай я посмотрю.

— Все в порядке, — отмахивается Джеймс. Он краснеет и прячет больную руку за спину. — Это ерунда. Все сейчас пройдет.

— Нет, такой сильный порез так просто никогда не проходит, — отвечает Кенджи. — Дай-ка я лучше посмотрю…

— Подожди, — перебиваю я, замечая сосредоточенное выражение лица Джеймса. Мне кажется, что он полностью сфокусировался на своем кулаке. — Джеймс, что ты имел в виду, когда говорил «само пройдет»? То есть рука заживет сама по себе?

— Ну да, — недоуменно смотрит на меня парнишка и часто моргает. — Это же быстро заживает. У меня так всегда бывает.

— Что у тебя бывает? Что быстро заживает? — Кенджи бросает на меня беглый взгляд, и я понимаю, что до него сразу дошла моя теория. Он молча произносит: «Вот это да! Вот это да!» — только шевеля губами.

— Когда я порежусь или ударюсь, — поясняет Джеймс, глядя на нас двоих, как на полных идиотов, — ну, когда ты порежешься, — обращается он к Кенджи, — у тебя разве не сразу все проходит?

— Ну, все зависит от размера и глубины пореза, — реагирует Кенджи. — Но твоя рана достаточно опасна. — Он качает головой. — Ее надо промыть, чтобы в нее не попала зараза. Потом ее надо перебинтовать, но перед этим еще наложить на рану какую-нибудь целебную мазь, чтобы потом не осталось шрамов. Ну и после этого уже ждать пару дней, пока появится корочка. И только потом рана начнет понемногу заживать.

Джеймс моргает, словно он впервые в своей жизни выслушивает подобную чушь.

— Дай мне посмотреть твою руку, — требует Кенджи.

Джеймс колеблется.

— Все в порядке, — киваю я. — Правда. Нам очень интересно.

Медленно, очень медленно Джеймс показывает нам свой кулак. Потом еще медленнее он начинает разжимать пальцы, пристально следя за нашей реакцией. И в том месте, где недавно зияла страшная рваная рана, теперь мы видим розовую кожу да сгусток запекшейся крови на ладошке.

— Он не врет! Ах ты, черт! — выдает ошеломленный Кенджи. — Прости, — бросает он в мою сторону и прыгает вперед, хватая Джеймса за руку. Он не в силах сдержать довольной улыбки. — Мне надо срочно отвести этого парнишку в медицинский отсек. Ладно? Мы можем продолжить наши тренировки хоть завтра…

— Но у меня ведь ничего не болит больше, — отбрыкивается Джеймс. — Со мной все в порядке…

— Я знаю, малыш, но сейчас ты сам захочешь пойти туда со мной.

— Это еще почему?

— Как ты смотришь на то, — начинает Кенджи, уводя Джеймса в сторону двери, — чтобы начать проводить большую часть своего свободного времени в обществе двух очаровательных девушек…

И они уходят.

А я смеюсь.

Я сижу одна посреди комнаты для тренировок и слышу знакомый стук: два раза.

Я знаю, кто сейчас войдет.

— Мисс Феррарс!

Я резко оборачиваюсь, но не потому, что не ожидала услышать голос Касла, а потому, что меня удивила его интонация. Касл злобно прищурился, поджал губы, его глаза буквально мечут молнии.

Он очень, очень рассержен.

Черт!

— Простите меня за коридор, — говорю я, — я вовсе не…

— Мы можем обсудить ваше публичное и весьма неадекватное выяснение отношений позже, мисс Феррарс, но именно сейчас у меня имеется к вам весьма важный вопрос, и я советую вам быть откровенной со мной, насколько это возможно.

— Что? — Я начинаю задыхаться. — Что такое?!

Касл смотрит на меня, по-прежнему сузив глаза.

— Я только что имел беседу с неким мистером Аароном Уорнером, который уверяет, будто может касаться вас без каких-либо для себя последствий. Более того, он добавил, будто вы также владеете данной информацией, причем уже довольно долгое время.

Я думаю: «Ух ты! Вот у меня и получилось умереть в семнадцать лет от сердечного приступа!»

— Мне необходимо выяснить, — поспешно добавляет Касл, — насколько правдива эта информация, и сделать это я намерен прямо сейчас.

Мой язык как будто намазали клеем, он прилипает к зубам и губам, и я не могу произнести ни единого слова. Я не в состоянии пошевельнуться, и мне кажется, что у меня только что случился какой-то припадок или приступ или даже наступил паралич сердца, только я не могу этого объяснить Каслу, потому что у меня не получается даже немного приоткрыть рот.

— Мисс Феррарс! — Он так напрягает челюсти, что мне кажется, они могут у него треснуть. — Мне кажется, вы не понимаете, насколько все это для меня серьезно. Мне нужно услышать от вас ответ, и я жду его уже тридцать секунд.