от двери, впуская Мориса. – Где девочки? – спросил он.

– Дома.

Виктор жил просто, скудная случайная мебель, будто жилище временное. Место для ночлега, не более. Морис стоял в гостиной, избегая смотреть Виктору в глаза. На стене висело несколько фотографий. Виктор в форме Пальяма. Виктор в военной форме. И фотография из Яффы, которую сделал Морис. Они втроем перед «богиней».

– Послушай, Виктор. Мне неприятно об этом говорить, но… Кое-кто видел тебя. С Ясминой.

Так унизительно говорить это.

– Когда мы были в Яффе?

– Ты понимаешь, о чем я.

– О чем ты? Хочешь воды?

– Нет.

Виктор все равно подошел к холодильнику и достал бутылку с водой. Налил два стакана. Морис наблюдал за ним. Виктор не болтал как обычно, значит, в его голове идет работа. Виктор с улыбкой протянул Морису стакан.

– Ты же помнишь нашу первую встречу здесь. Я до смерти перепугался, когда тебя увидел. Но и обрадовался. Что ты жив. Ты не можешь себе представить, до чего я обрадовался.

– Лехаим! За дружбу.

– А потом… ты пообещал, что оставишь ее в покое.

– О чем ты?

Голос Виктора прозвучал раздраженно. Морис заставлял себя сохранять спокойствие. Ему не хотелось превращать Виктора в своего врага.

– Держись подальше от моей жены.

Как будто взорвалась бомба и оглушила всех. Морис буквально почувствовал тишину в комнате. Жалел ли он об этих словах? Нет, он даже ощутил облегчение.

– Кто тебе такое сказал?

– Кое-кто.

– Назови имя. Я поговорю с ним. Посмотрю ему в лицо. Я не позволю никому посеять раздор между нами.

Морис молчал. Виктор схватил его за руку:

– Морис! Я не хочу ее! Это приносит только неудачу, это sfortuna! Посмотри, как я живу. Я женат на моей стране. Когда моя страна идет направо, я иду направо. Когда моя страна идет влево, я иду влево. Нельзя служить двум богам одновременно!

Морис молча смотрел на него. Его молчание, казалось, испугало Виктора. Он заговорил почти умоляюще:

– Это твое воображение, Морис! Я рад, что у нее есть ты. Ты тот мужчина, который ей нужен!

Морис верил ему – и ненавидел себя за это. Что-то в нем хотело верить Виктору. Потому что иначе все, что произошло между ними, не имело смысла. Он залпом проглотил воду, ощутил, как холодная жидкость струится внутри него.

– Мы же друзья, Морис. Больше чем друзья. Ты мой брат!

Виктор обнял его. Это были теплые, искренние объятия.

– Мне нужно идти, Виктор.

Морис повернулся к двери. На прощанье спросил, возможна ли война – там, у Суэцкого канала. Виктор ответил, что ему не надо волноваться.

* * *

Морис испытывал странную радость от того, что Виктор все отрицал. Так они могли оставаться друзьями. Но с Ясминой все было иначе. Он больше не мог делить с ней постель, не сходя с ума от мыслей.

И однажды ночью он спросил ее. Они лежали в постели, готовые вот-вот заснуть. Морис чувствовал удивительное спокойствие. Ясмина подскочила в постели и принялась все отрицать. А потом скрылась в ванной. Она долго не возвращалась, и Морис все понял. Он встал, прошел в гостиную и включил радио. Открыл окно и посмотрел на улицу Яффо. Скоро война, сказал диктор, с египтянами. Ожидается мобилизация резервистов. Морис закурил. Когда Ясмина вошла в комнату, он увидел, что она плакала. В глаза ему она смотреть не осмеливалась. Он закрыл окно, и она спросила:

– Кто тебе сказал?

Морис молчал.

– Не бросай меня.

– Ты с ним…

– Это было сильнее меня.

Внутри Мориса что-то оборвалось. Бесшумно. Но навсегда.

– Почему…

– Этого никогда не было, – сказала Ясмина, наконец взглянув ему в глаза. Это было не извинение, а твердое решение. – И это никогда не повторится. Я обещаю тебе.

Она взяла его за руку, прижалась к нему. Его тело напряглось. Он больше не мог ей верить. Он высвободился, надел рубашку.

– Куда ты?

– Мне не хватает тут воздуха.

– Не уходи.

* * *

В пекарне еще не горел свет. Луну заслоняли облака. Морис бесцельно брел по пустой улице. Знать, что жена тебе изменяет, – значит окончательно провалиться назад во времени. Нет, даже рухнуть. Теряя слой за слоем броню, что наращивал годами. Ты истекаешь кровью и боишься, что тебя увидят. Вспоминаешь обещание, которое она дала, когда тебе было позволено поднять ее вуаль и поцеловать, а мир баюкал вас на руках. А затем проваливаешься еще глубже, от одного обещания к другому. И с горечью стираешь их из памяти, потому что все они потеряли силу. Пока не вспомнишь самое первое обещание. Когда ты смотрел в ее глаза через окно, широко распахнутые и устремленные на тебя из темноты амбара, в то время как тело Виктора двигалось на ней. «Не выдавай», – умоляли глаза. Взамен она позволила тебе смотреть. Ваше молчаливое согласие. Ее смуглая кожа в лунном свете. Доверие двух незнакомцев. И вот теперь она чужая тебе.

* * *

Он всегда был здесь.

Он был здесь до тебя.

Ты никогда не сможешь заменить его.

Детство в Пиккола Сицилии. Ясмина забирается под одеяло к брату. Его оберегающая рука и первое, запретное вожделение. Их обещание заботиться друг о друге, всегда. Общая ненависть к немцам.

У тебя никогда не было шанса.

Или же у тебя был шанс, но ты его упустил.

Она была твоей лишь какое-то время. Столько, сколько он позволил. Твое счастье было скоротечным, заемным.

Или же она никогда не принадлежала тебе. И ты всегда это знал.

* * *

Под конец ночи ты собираешься с силами, бреешься и идешь на работу. Нужно оплачивать счета и ставить еду на стол. Ты должен научиться жить с болью. Рана не заживет, но жизнь продолжится. Ты не сумеешь простить ее, но, быть может, научишься делить с ней постель и стол. Ради мечты, которая когда-то связала вас вместе. Ради вашего ребенка.

Это же ваш ребенок, несмотря ни на что, правда?

* * *

Когда Жоэль увидела, что отец ждет ее у школы, она отрывисто поприветствовала его, и они вместе пошли домой. Был жаркий день, воздух пах пылью и близкими летними каникулами. На Жоэль были новые теннисные туфли, Морис, как всегда, был в костюме и шляпе.

– Есть вещи, – сказал он, – которые не должны случаться. Но иногда они случаются. И тогда надо спросить себя, чего ты на самом деле хочешь.

– Ты хочешь уйти от мамы?

– Какая у тебя цель в жизни, Жоэль?

– Я не знаю, – неуверенно ответила она.

– У меня никогда не было плана. Вещи просто случались. На самом деле моя