не станешь подводить своего!» — кричал Мигель. А я сделал. Написал донесение, принес к нему и спросил: считает ли он нужным что-либо добавить? Мигель молча вернул донесение… А спустя некоторое время мы получили ответ из партийной организации, которая обсудила поведение моего предшественника. Все коммунисты потребовали строго наказать провинившегося. И наказали. Только искреннее раскаяние спасло его от исключения из партии. В письме спрашивали: согласен ли коммунист Мигель с этим решением?.. Комдив был изрядно удивлен и даже вроде бы сконфужен таким оборотом дела.

— И доверие восстановилось?

— Не только доверие, товарищ генерал, — улыбнулся Кононенко. — Друзьями стали. Я вынужден был дать Мигелю и его жене слово, что буду столоваться только у них. А по их обычаям, это многое значит.

— Поучительная история, — произнес Белов, легонько постукивая пальцами по столу, — Вы знаете, Александр Константинович, мы сейчас направляем большую группу строевых офицеров и политработников в партизанские отряды. Пусть посмотрят, как живут и воюют товарищи. Потом обобщат опыт. По-моему, этим товарищам очень полезно будет послушать вас.

— Другие обстоятельства, товарищ генерал, люди другие…

— И все-таки, Александр Константинович, я прошу, расскажите. Пусть наши товарищи подумают, прежде чем начнут работать в новых условиях.

14

По пути на аэродром Павел Алексеевич заехал в деревню Чесноковку, в госпиталь, который возглавлял военный врач Новоселов. С той поры как конница прорвалась в тыл противника, медики сделали много полезного. Они вылечили и вернули в строй около трех тысяч бойцов и командиров, и почти столько же было отправлено самолетами на Большую землю.

Когда затихли напряженные бои, когда раненых стало меньше, командование группы решило провести реорганизацию всей медицинской службы. Создавалась база из эвакохирургического, инфекционного госпиталей и двух госпиталей для легкораненых. Все остальные госпитали и медицинские подразделения были сведены в медико-санитарные дивизионы, которые придавались непосредственно дивизиям.

Реорганизация — это хорошо, но Павел Алексеевич давно убедился, что между планами, между бумажным благополучием и реальностью, как правило, бывает большая разница. Хочешь знать истинное положение — посмотри собственными глазами.

Сопровождаемый Новоселовым, зашел Павел Алексеевич в несколько изб. Раненые лежали на топчанах. Лишь немногие покрыты старыми одеялами. У большинства — шинели и полушубки. Сразу бросилась в глаза чистота. Полы вымыты до желтизны. Повязки свежие. На врачах, на дежурных сестрах — белые маскировочные халаты без единого пятнышка. Халаты эти честно отслужили свою зимнюю боевую службу, были много раз штопаны-перештопаны, на них лоскутов больше, чем нетронутых мест. Наверно, где-нибудь под Каширой получили их гвардейцы-разведчики…

И еще обратил Павел Алексеевич внимание на обувь. Все медики, даже сам Новоселов, — в старых, разбитых, разбрюзгших от сырости валенках. А на улице почти нет снега. Топают люди в зимней обуви по лужам, по грязи. Во всей группе это сейчас проблема номер один. Мужчины так-сяк. Перемучаются, разыщут что-нибудь, раздобудут трофеи. В крайнем случае отпросится боец у командира, сходит на «железку», убьет фрица в крепких, подкованных сапогах. А женщины и девушки — что они сделают?! Вон одна лапти обула, накрутила вместо онучей черные солдатские обмотки. У другой, вероятно, совсем ничего нет. Деревянная подошва и какие-то тряпочки, скрепленные медной проволокой. Идет девушка осторожно, огибая лужу, подернутую тонким ледком. Ох, не видеть бы все это — душа не болела бы!

— Рассказывайте, ругайте начальство, — сказал Белов врачу, когда отправились они к Новоселову пообедать. Тот плечами пожал:

— Рассказывать нечего, сами все видите. И ругать некого. Сейчас легче стало, чем в январе или феврале. Вполне справляемся. Питание хоть и не ахти какое, но регулярное, два раза в день. Правда, только для раненых. Медперсонал, женщины — а у нас их семьдесят человек, — на подножном корму, как выражаются кавалеристы. С трудностями, товарищ генерал, боремся в меру сил, и толковать о них нечего. Другая беда надвигается. Вместе с теплом появился сыпной тиф. Я уже докладывал начальнику санитарного управления.

— Знаю. И нас не обошла чаша сия — Юрий Дмитриевич Милославский слег. Чуть окрепнет — эвакуируем.

— В нашем районе зарегистрированы двадцать шесть очагов. Больных изолируем, но это не выход из положения, товарищ генерал. На освобожденной территории скученность, жители сбились по несколько семей в уцелевших домах. Тут же и наши бойцы. Голод, грязь, вошь. Люди не моются месяцами.

— Три бани, — сказал Белов. — Всего три общественные бани: в Дорогобуже, Хватовом Заводе и Алексино. Кое-где в деревнях баньки по-черному, через них дивизии не пропустишь.

— У нас есть саперы, есть плотники. Войска можно вывести из населенных пунктов в леса, в землянки, построить там бани, наладить стирку. И вообще начать решительный поход за чистоту.

— Войска выполняют боевые задачи.

— Эпидемия тифа может оказаться страшней, чем фашисты. Пойдет косить всех без разбора.

— Представляю, что это такое. На себе испытал когда-то. Ваши предложения мы, безусловно, учтем. А сейчас соберите медперсонал, хочу побеседовать с врачами и сестрами.

Минут через двадцать в избе стало тесно. Разговаривая с женщинами, Павел Алексеевич приглядывался к ним. Отвечали они бойко, с юмором, хотя вид у всех усталый, измученный. Старые платья и гимнастерки расползались от ветхости.

— Скажите, товарищи, — обратился ко всем сразу Белов. — В чем вы нуждаетесь в первую очередь?

Женщины, вероятно, отвыкли от подобных вопросов. Переглядывались недоуменно. Потом раздалось несколько голосов:

— В медикаментах.

— Медикаменты нужны, перевязочный материал.

— Хирургические инструменты! — крикнула от окна рыжеволосая женщина в облезлой меховой телогрейке поверх гимнастерки.

— Это мне известно, — сказал Белов. — Сделаю все, что смогу. Но я хочу знать, в чем особенно нуждаетесь вы сами? Каждая из вас лично?

Женщины молчали. Им требовалось многое. Им надоело шлепать в валенках по лужам, наматывать сопревшие портянки, надоело жить впроголодь, спать на голых досках, штопать свое изношенное тряпье. Но они знали, что здесь, в тылу врага, нет вещевых и продовольственных складов, а генерал — еще не бог.

— Я не обещаю выполнить все просьбы, — сказал Павел Алексеевич, понявший их состояние, — Требуйте только то, без чего нельзя обойтись.

— Чулки! — со вздохом вырвалось у одной из женщин.

— Что-о-о? — повернулся к ней Белов.

— Очень трудно без чулок! — поддержали ее другие медички. — Обувь тяжелая, разношенная, ноги натираем. А в ботинках еще хуже будет. И некрасиво на босу ногу.

Павел Алексеевич вопросительно посмотрел на Новоселова. Тот кивнул, улыбнувшись:

— Надоели они мне чулками своими.

— Я постараюсь, — произнес Белов не совсем уверенно. Он был несколько обескуражен этой просьбой, но ничего не поделаешь — сам затеял разговор…

Темнело, когда генерал отправился дальше. Во главе небольшого отряда всадников Белов ехал по грязной дороге навстречу сырому теплому ветру. И вдруг расхохотался так весело и так неожиданно,