Окоёмов хмыкнул. Картина вырисовывалась действительно забавная.

– Я не знаю, – сказал он. – Мы решили, что ищем нефть, но это явно не соответствовало истине.

Кхайе тоже улыбнулась. Смешно – два человека, попавших в переплет, и ни один не знает точно, по какой, собственно, причине.

– Скажи, что делает этот порошок... как ты его назвал... который ты пробовал и который превратил Чжи Бяо в это недоразумение? – резко сменила тему Кхайе.

Заметь, она не собирается ничего рассказывать о себе. Но хочет знать, чего можно ожидать от тебя.

Доверять нельзя никому – это непреложная истина. Но не становиться же параноиком. Те, кто учил его поступать таким образом, далеко. А Кхайе рядом, такая нежная и трогательная. Красивая и...

Ну, нет, они же не одни в кузове. Даже если не считать за человека Часовщика, здесь еще человек восемь местных. Затихли – не то заснули, не то стараются не отсвечивать. Второй вариант на правду похож больше.

Окоёмов глубоко вздохнул. Потом еще раз. Не помогло.

– «Джьяду гумра», – сказал он. – Я не знаю, что он конкретно делает там, в голове, но он... не знаю, как это объяснить. Он позволяет сознанию полностью отрешиться от этого мира. Можно придумать другой, свой – если хватит фантазии. Некоторые, как Часовщик, слишком увлекаются и остаются в своих мирах. Сколько миров, столько и жителей. Рано или поздно у всех наступает раздвоение сознания. Потом – полная деградация. Старик уже на грани, еще пара-тройка недель – и начнет пускать слюни.

– А ты...

– Я смог остановиться, – теперь настала очередь Окоёмова сжимать кулаки. – Если бы ты знала, чего мне это стоило. И случившееся не прошло полностью, что-то осталось, кто-то...

– У тебя тоже? – Кхайе покрутила обеими руками у висков, изображая человека с двумя головами.

– Н-нет, – заикаясь, ответил Василий. Он ни в чем не был уверен, когда дело касалось «джьяду гумра». – Я не знаю. Иногда на меня что-то накатывает, я словно проваливаюсь в иной мир. Не полностью, лишь наполовину, но в такие моменты я плохо контролирую оба мира. Это... не знаю, как объяснить. И очень хочется попробовать еще.

– Очень хочется смеяться, но нельзя, – кивнув, сказала Кхайе.

– В каком смысле? – не понял ее Окоёмов.

– Это очень старая сказка. Про халифа, который стал аистом.

– Европейская сказка?

Девушка усмехнулась.

– В общем – да. Злой колдун дал халифу волшебный порошок, понюхав который, можно было превратиться в аиста. Для того чтобы снова стать человеком, нужно сказать волшебное слово. Но в этом колдовстве существовало одно условие: ни в коем случае, будучи в образе аиста, халиф не должен смеяться, иначе – нужное слово не вспомнить.

– Он засмеялся?

– Конечно. Иначе не было бы сказки. Но он встретил сову, которая оказалась заколдованной принцессой, и они вместе выведали у колдуна слово.

– Какое?

– Что?

– Какое было слово?

Кхайе загадочно улыбнулась. Ее глаза смотрели куда-то в темноту, а вот в них улыбки не было. Скорее там был страх.

– Ты ничего не видишь? Там? – она показала рукой.

На мгновение Окоёмову показалось, что у переднего борта кузова, в том месте, куда указывали дрожащие пальцы девушки, что-то промелькнуло. Но в следующее мгновение наваждение исчезло: ничего, кроме рассохшихся досок, там не было.

– Нет там ничего, успокойся. Наверное, тени от веток мелькают. Так какое слово?

– Теперь это слово вряд ли забудешь, даже если хохотать не переставая. Мутабор. Кстати, сегодня новолуние.

– При чем здесь Мутабор?! – последнюю реплику Кхайе он пропустил мимо ушей.

– Таким было слово. Это латынь, в переводе означает «изменяюсь».

Что означало слово «Мутабор», Окоёмов прекрасно знал. Он не понял, как название корпорации попало в старинную сказку. Или это слово из сказки прижилось в его мире?

– А что случилось с колдуном?

– Его казнили. Все это он подстроил специально, чтобы посадить на трон халифа своего сына. Но сказки не всегда соответствуют реальным событиям.

– Что ты имеешь в виду?

– Слово известно каждому, волшебный порошок перестал быть секретом, только халифу помочь некому.

– Из тебя выйдет прекрасная сова, – Окоёмов улыбнулся и поцеловал девушку в губы.

– Только тебе, Бэзил, никогда не стать халифом, – ответив на поцелуй, сказала она. – Теперь весь мир превратили в... в аиста. И о целях колдуна ничего не известно – отчего-то версия с троном халифа в последнее время стала мне казаться несостоятельной.

– Ты имеешь в виду Милостивого Владыку храмовников?

Кхайе пожала плечами.

– Я просто рассказала тебе о старинной сказке. Только и всего.

Тихое шуршание, словно термиты точат дерево. Хотя откуда здесь взяться термитам – все из бетона и пластика. Такой звук обычно раздражает. Обычно, но не сегодня.

Сегодня у Президента Райн Тайна хорошее настроение. Сегодня он наконец-таки может забыть миф об этой треклятой нефти и заняться настоящим делом. Не в том смысле, что стоящим, а именно настоящим, без выдумок и откровенного вранья, как в случае с нефтью.

– Ну что там выходит, новости есть? – спросил он у ползающего по огромному листу рисовой бумаги главного астролога Ая Сигая.

Астролог прекратил шуршать, оторвавшись от своих линеек и каких-то не совсем понятных Президенту инструментов, и поднял голову. На его лице сегодня, на удивление, тоже была улыбка.

– Похоже, строительство новой пагоды принесло свои плоды, – заявил он.

– Не томи. Что там?

Строительство пагоды... Да, наверное, это тоже имело значение.

Ты ведь совсем забыл о пагоде, как не вспоминал о богах и о Будде в последнее время.

Не важно. Главное – он, Президент Мьянмы, все устроил. Он старался, и он смог.

– Звезды указывают направление, – сообщил главный астролог. – Скоро я узнаю, откуда следует начинать возрождение страны.

Судя по всему, снова пришло время переносить столицу. Но с этим придется немного повременить. Для строительства новой столицы понадобятся деньги. Много денег. Вот когда они будут, тогда... А они обязательно будут!

Ты так в этом уверен?

– Что звезды говорят о будущем?

– Гороскоп не готов до конца. Но все идет к тому, что нас ждет процветание.

Конечно, ждет! Или Райн Тайн старался зря? Нет, не для того он прошел длинный и тернистый путь, чтобы сейчас сдаться и спокойно смотреть, как страна – его страна – постепенно исчезает под гнетом нищеты и разрухи.