социолог Карл Виттфогель написал знаковую монографию «Восточный деспотизм: сравнительное исследование тотальной власти», в которой утверждал, что аграрным обществам, зависевшим от крупномасштабной ирригации, требовались суровые правительства, способные твердой рукой управлять рабочей силой и держать ее под контролем. Подобные общества, которые он назвал «гидравлическими», нуждаются в жесткой централизации и, следовательно, в репрессивных политических режимах. Виттфогеля много критиковали, но тем не менее выделенная им связь между политической властью и регулированием водных ресурсов в китайской истории воспроизводилась многократно. Хороший правитель тот, кто «направит потоки наводнения, укрепит плотины и стоки, очистит омуты и отмели, уберет грязь и мусор, прочистит заторы из водорослей и сделает переправы и мосты проходимыми» («Гуань-цзы», 10)[126]. Первые китайские инженеры-гидротехники были мастерами своего дела. Водоотвод на реке Мин в городе Дуцзянъянь (провинция Сычуань), построенный губернатором Ли Бином в III в. до н. э. и открывший ирригацию равнины Чэнду, используется до сих пор. Но иногда бурные воды могли довести правителей до отчаяния. Самым яркий и эмоциональный сохранившийся пример — это песня-мольба, которую сложил ханьский император У-ди, когда Хуанхэ в 109 г. до н. э. в очередной раз вышла из берегов:

Спроси за меня у Духа реки,

Почему он так немилосерден?

Ведь если разливы не прекратятся,

Сколько горя людям моим!

(«Исторические записки», 29)[127]

Но, чтобы управлять водами, нужно следовать Пути (Дао) вод, напоминает нам Мэн-цзы. Нужно отводить их в море, а не во двор к соседу, где они лишь совершат больше разрушений и принесут больше бед («Мэн-цзы», 12.11). Отнюдь не случайно в понятийном арсенале философов, живших в стране, регулярно разоряемой непредсказуемыми реками, воде отводилось выдающееся место. Почти каждый мыслитель и поэт в какой-то момент обращался к ярким образам воды. По мнению синолога Сары Аллан, вода, наряду с растительной жизнью, была для китайцев «корневой метафорой». Водная и растительная жизнь предлагала реальную модель, из которой можно было извлекать абстрактные идеи (например, концепты «времени» или «роста»). Что происходит вначале: философы придумывают отвлеченные идеи, а затем ищут воплощающие их образы («время проходит, будто легкая волна») или же конкретный образ выступает неотъемлемой частью абстрактной идеи? Что было первым — мысли или слова, чувственное восприятие потока или мысленное определение воды? Этот вопрос напоминает о споре относительно приоритета либо курицы, либо яйца. Тем не менее для нас ясно, что, когда Конфуций стоял на берегу реки, он размышлял о времени как о воде, струящейся мимо: «Все течет так же, [как вода]. Время бежит, не останавливаясь» («Лунь юй», 9.16).

Вода склоняла людей к размышлениям. Образ бегущего потока был настолько убедителен, что даже Сунь-цзы обращается к нему в «Искусстве войны», чтобы описать расположение армии: «Форма у войска подобна воде: форма у воды — избегать высоты и стремиться вниз; форма у войска — избегать полноты и ударять по пустоте. Вода устанавливает свое течение в зависимости от места; войско устанавливает свою победу в зависимости от противника» («Сунь-цзы бин фа», 6). В образе воды китайские мыслители нашли идеальный пример, иллюстрирующий представление о пассивной и незримой силе. «Дао дэ цзин» неоднократно пользуется этой метафорой: «Реки и моря потому могут властвовать над равнинами, что они способны стекать вниз. Поэтому они властвуют над равнинами» («Дао дэ цзин», 66). Реки принимают и собирают дожди, нисходящие с гор. Горные вершины смотрятся впечатляюще, но их жизненная сила таится в невидимых источниках и ручьях, бегущих в долине. Вода мягкая, податливая, бесцветная и безвкусная, но она распространяется повсюду. Дайте ей время — и она завоюет все: «Вода — это самое мягкое и самое слабое существо в мире, но в преодолении твердого и крепкого она непобедима, и на свете нет ей равного» («Дао дэ цзин», 78). Хороший даос следует потоку, вырабатывая в процессе гибкую и адаптивную жизненную стратегию, — он как вода, которая непринужденно находит выходы из любых затруднений и преодолевает любые препятствия. Думайте о Дао как о движении воды: «Высшая добродетель подобна воде. Вода приносит пользу всем существам и не борется с [ними]. Она находится там, где люди не желали бы быть. Поэтому она похожа на дао» («Дао дэ цзин», 8).

Чжуан-цзы буквально вкладывает воду в уста Конфуция, ибо нет лучшей риторической стратегии, чем изложить свои взгляды голосом оппонента. В одной из многочисленных отсылок к воде изображаемый им Учитель говорит, что вода для рыб — то же самое, что Дао для людей:

Рыбы устраивают свою жизнь в воде, а люди устраивают свою жизнь в Пути. Для тех, кто устраивает свою жизнь в воде, достаточно вырыть пруд. А для тех, кто устраивает свою жизнь в Пути, достаточно отрешиться от дел. Вот почему говорят: «Рыбы забывают друг о друге в воде, люди забывают друг о друге в искусстве Пути» («Чжуан-цзы», 6.6).

Непреходящая, но текучая и меняющаяся вода предоставляла китайским мыслителям безграничные возможности, чтобы в очередной раз напомнить о многогранности Дао и силе его мягкого воздействия. Одно из самых выразительных изложений добродетели воды можно найти в трактате «Хуайнаньцзы». Эта книга, которая неоднократно цитировалась в предыдущих главах, сложилась около 139 г. до н. э. Ее представил ко двору Лю Ань (ок. 179–122 гг. до н. э.), правитель области Хуайнань, подданный императора У-ди и его дядя по отцу. Лю Ань хотел помочь молодому императору — тому самому, который позже будет молить реку Хуанхэ смилостивиться над его людьми, — понять этот мир:

Нет ничего в Поднебесной мягче и слабее воды, но она велика беспредельно, глубока безмерно; простирается в длину бескрайне, волны ее безбрежны. Вдохнет, выдохнет, сожмется, разольется. Простирается в пространстве без меры. Высоко в небе образует дождь и росу. Внизу на земле — источники и заводи. ‹…› Обогащает Поднебесную и не истощается; облагодетельствует простой народ и не несет урона. Всегда в пути, но не может дойти до конца. Малая, но не может быть зажата в ладони. Нанеси удар — не поранишь, коли — не проколешь, руби — не разрубишь, жги — не горит. То течет спокойно, то бурлит, взбудораженная, но не рассеивается. Точит металлы и камни. Наполняет собой всю Поднебесную. ‹…› То, с помощью чего вода может вершить свое благо в Поднебесной, — это ее способность все проникать и все напитывать («Хуайнаньцзы», 1.12).

Поневоле задумываешься, как император относился к философским рассуждениям своих придворных. Ведь поэтический образ воды едва ли взволновал бы крестьянина, чей урожай пропал в наводнении, или генерала, разрушающего плотины, чтобы затопить вражеский город.

Некоторые мыслители считали, что воды и реки, подобно почве, влияют на свойства живых существ, обитающих поблизости. В «Гуань-цзы» говорится, что мудрецы должны понимать воду, поскольку это ресурс, предопределяющий