— Ты не сердишься? — спросил Мафусаил снедоверием.

Она отмахнулась.

— За что? Время от времени находятся дураки, которыеначинают предъявлять на меня права. Безо всяких оснований, кстати. Иногда ихобламывают старшие, иногда приходится мне самой… ты не думай, что я слабее, чемони, вместе взятые… А сегодня вот ты сумел, что так удивительно…

— Удивительно?

— Ну да, ты же человек!

— И что?

Она засмеялась.

— Люди всегда слабее. И миролюбивые, что нашихнаполняет презрением. Наши постоянно дерутся: друг с другом, племя на племя,группа на группу, а то и просто потому, что другой не так посмотрел. Потомудрачливость ценится высоко, жизнь почти ничего не стоит, главное — никомуне уступать!

Он пробормотал:

— Тогда вашему могучему племени придет конец.

— Почему?

— Нельзя выжить, — ответил он серьезно, —если не договариваться. Господь создал человека… сбалансированнее. Мы бываемзлее и тупее кентавров, но все же отступаем, когда впереди стена или пропасть…Как хорошо, что ты не такая!

— Это ты не такой, — сказала она и подошла к немувплотную. — Насколько же ты хорош, Адам… в этом новом теле! Ты все тот жеАдам. И я хочу, чтобы ты снова любил меня.

Он ощутил, как прилила горячая волна крови, вскрикнулпоспешно:

— Погоди!

Она спросила озабоченно:

— Да?

— Нам нельзя, — объяснил он.

— Почему? — спросила она.

В ее голосе не было еще обиды, только удивление, но Мафусаилпредпочел бы, чтобы она рассердилась или обиделась, а так сейчас придется ееобидеть, а это так гадко, когда нужно обидеть женщину.

— Просто нельзя, — сказал он упавшим голосом.

Она сказала в задумчивости:

— Помнится, Адам тоже говорил что-то подобное, но онвсе-таки пренебрег этими запретами…

— Пренебрег? — спросил он испуганно.

Она кивнула.

— А как ты думаешь, откуда это племя кентавров? Я былаодна-единственная на всем свете. И ничьи руки не касались меня, кроме могучихрук Адама. Только он владел мной, только ему я отдалась безраздельно со всейстрастью!.. И после него не было у меня никого… до тебя.

Она обняла его за шею, он старался отодвинуться от ееприближающихся губ, сказал поспешно:

— Но со времен Адама поменялось многое!

— То для простых людей, — ответила она сулыбкой. — Герои — вне правил.

Она обняла его за шею и жарко поцеловала в щеку, а потом вгубы. Жидкое пламя потекло от его рта по всему телу, что ослабело, а потомналилось новой гремящей силой. Он чувствовал, как начинает часто колотитьсясердце, в груди спирает дыхание, а руки уже жадно тянутся к ее девственночистой груди, такой полной и зовущей.

— Ты герой, — прошептала она, — кто бы могподумать, что наших богатырей можно вообще побить! А ты это сделал… так легко.Ты не просто герой, ты — благородный герой! У тебя такие мышцы… И тыхорош… От тебя дети будут еще сильнее, чем эти…

Мафусаил пробормотал:

— Не думаю.

— Почему? — спросила она удивленно и приблизиласьнастолько, что кончиками оттопыренной груди коснулась его тела. Глаза ееблестели, щеки наливались румянцем, а пышные груди стали вдвое крупнее.Мафусаил ощутил идущий от них нарастающий жар, от которого в сладкой истоменачало корчиться его тело. — Почему ты не хочешь проверить?

— Что? — спросил он глупо, потом сообразил,помотал головой. — Нет, моя вера запрещает.

Она в удивлении вскинула брови, прелестный ротикприоткрылся, показывая влажный красный язык за мелкими белыми зубками.

— Вера?

— Ну да.

— Что такое вера?

Он развел руками.

— Это свод законов, что такое хорошо, что такое плохо.Там такое… названо нехорошим делом. И запрещено.

Она вскликнула:

— Шутишь? Наши женщины рассказывали, что ваши мужчинывсегда очень охотно, да! Это наши женщины ими обычно брезговали, люди такие слабые…а вот они как раз очень даже нас хотели! И домогались.

— То они, — ответил он все еще смущенно, но ствердостью. — А я из другого города.

— Разве не все одинаковы?

— Города? Одинаковы. Но не люди.

— Странно, — произнесла она с недоумением. —А вот мы все одинаковы. Это так хорошо! Всегда знаешь, что другой не толькоговорит, но и думает. А главное, что хочет. Давай попробуем? Ты мне нравишься…

От нее пошел сильный чувственный запах. Мафусаил почтиувидел воочию, что он сейчас будет делать, тело ослабело, по нему прошласладкая дрожь в предвкушении близкого наслаждения, он напряг мышцы плеч ипробормотал с усилием:

— Ты мне тоже… Но, увы, у нас запреты.

Она сказала с удивленным смехом:

— Так отбрось их!

— Не смогу, — ответил он с сожалением, — хотьи хочется.

— Почему?

— Поддавшись чувству, — объяснил оннеуклюже, — я получу наслаждение…

— Получишь, — пообещала она, — я хороша!

Запах стал сильнее и все мощнее обволакивал его сознание.Тело ослабело еще больше.

— …но, не поддавшись ему, — договорил он, — яобрету гордость! Поддаться легко, победить — трудно. Я люблю побеждать!

Она спросила ошалело:

— Кого… побеждать?

Он заставил себя ухмыльнуться красиво и гордо:

— Самого сильнейшего из противников! Себя.

Конь ощутил толчок под бока и сделал прыжок вперед. Мафусаилобернулся и помахал рукой растерявшейся девушке с золотой гривой. По телупрокатывалась болезненно-сладостная дрожь, оно вопило и требовало вернуться иобрести обещанное наслаждение с этой горячей молодой и такой сладкой девушкой,но та самая сила, что выше человека, заставляла сжимать ногами конские бока, ижеребец набирал скорость, унося хозяина от жгучего соблазна.

Мимо мелькали деревья, он проскакивал через полянки скрупными цветами, однажды дорога пошла по краю болота, Мафусаил придержал коня,чтобы не стоптать группу молодых парней и девушек, что весело хохотали,указывая пальцами в болото, а там в зеленой жиже что-то жалко и глупобарахталось.

Мафусаил придержал коня, на миг показалось, что там человек,а когда присмотрелся, остолбенел: в самом деле тонет человек, захлебываетсягрязью, глаза в ужасе выпучены, руки бессильно хватаются за скользкую траву, асовсем рядом стоят люди и… хохочут!