Лицо было опухшим и красным от плача, выпирающий живот натягивал тонкую ткань. Так я и стояла, безобразная толстая Долорес с новой прической, годной разве что для Хэллоуина. Ну кого я обманываю?

Фреда Бёрдена в Доме Поддержки не оказалось, когда я позвонила. Миссис Деполито тоже не было.

– Они всей компанией свалили в боулинг, – сообщил незнакомый голос. – Что передать?

Я не знала, с кем говорю – с новой санитаркой или новой сумасшедшей, занявшей мою кровать и разглядевшей под проблемной кожей Фреда его прекрасную душу.

Я открыла холодильник и уставилась на еду, купленную утром: творог, салат с тунцом, диетическая пепси, йогурт. Продукты, вселяющие надежду. Я покраснела от своего идиотского энтузиазма. Какая же я дура, что подписала этот договор, отдала все, что имею!

Я запустила руку поглубже в недра холодильника и достала три бутылки пива, оставленные предыдущим жильцом. Я налила пиво в кружку с полуголой девушкой, схлебнула пену, потом выпила все до дна и открыла вторую бутылку.

Глаза полуголой женщины были закрыты, на губах играла лукавая улыбка. Я покачала чашкой – груди на проволоке запрыгали. Мужчинам полагалось думать, что они делают ей приятно, играя с ее грудями. Делал «сувенир» тоже наверняка мужчина.

– Не позволяй им себя унижать, – сказала я ей.

Осушив кружку, я положила ее на бок и стала ковырять вилкой проволоку, пока она не вывалилась. Я стянула с проволоки керамические груди. В фотолаборатории я никогда не молчала, если грязную работу сваливали на женщин. «Правильно, Долорес!» – говорили Грейс и Лидия, когда я гневно шла в кабинет начальства. Теперь полуголая девушка осталась с дырой в груди. Мастэктомия. Лукавая улыбка при закрытых глазах преобразилась в улыбку смелого и знающего человека, которого боль сделала мудрее.

А вот меня не сделала. Кто станет сидеть в полуподвале с идиотской прической и дуть «Пабст блю риббонс»? Я поднялась и начала ходить по комнате. Пиво плескалось в желудке, и неожиданно я рыгнула так громко, что сама испугалась.

Я стянула ночнушку и влезла в новые пластиковые шлепанцы и муˊму с узором пейсли, которое носила еще в свои, так сказать, тучные годы. То, что перенесенная боль меня ничему не научила, не совсем правда. Я только что остановила старикана, не позволив себя унизить, как это сделал Джек, и не вымещая гнев на ни в чем не повинных рыбках. Я причинила боль в ответ – и непосредственно обидчику. Визуализировала решение проблемы и осуществила его на практике. «Не упускай свой шанс! Будь смелее!» – всегда говорила мать после клиники для душевнобольных. Переезд сюда был, может, и глупым, но смелым поступком. Я стою в своей квартире, которую сняла только для себя. В холодильнике здоровая еда. Я похудела на пятьдесят восемь килограммов.

В кухне мой взгляд упал на купленный утром флакон «Изи-офф», и я опустилась перед духовкой на колени. В инструкции говорилось: нанести средство и подождать час, чтобы «химическая реакция с выделением пены сделала за вас всю работу». Но мне как раз хотелось работы. Пожалев, что не купила бумажных полотенец, я воспользовалась губками с мылом «Брилло» и новой ночнушкой, оттирая жир тысяч плотных обедов. Прервалась я только однажды, чтобы собрать волосы в потный конский хвост. Может, я снова покрашу их в свой цвет. А может, не стану. Я немного надеялась, что Фред Бёрден не перезвонит. Я отступила на шаг от плиты, чтобы полюбоваться сияющей духовкой, но вдруг уставилась на то, что держала в руке. Тонкая изящная ночная сорочка превратилась в коричневую тряпку.

Снаружи стало прохладнее, бриз высушил мое потное лицо. Я немного отошла от дома и увидела его сад.

Данте разбил его террасами напротив высокой опушки леса. Низенькими аккуратными рядами тянулись бархатцы, затем плети огурцов и кабачков, глянцевитые кочаны капусты, лакированные баклажаны. Кусты помидоров, подвязанные к колышкам, клонились под тяжестью плодов разных стадий зрелости.

Если Фред перезвонит, отсюда я, пожалуй, не услышу телефон.

К дому, дребезжа, подъехал ржавый «Фольксваген». Радио орало на полную громкость. Тормоза издали водянистый хлюп.

Из машины выбрался Данте, не выключая мотор, и первым делом обошел дом посмотреть на сад. Он был в безрукавке и шортах с бахромой, без обуви. После экскурсии с Эдди Энн он успел отрастить бороду. Я попыталась незаметно удалиться и успокоить колотящееся сердце в укромном уголке.

– Эй, – сказал он, – привет!

– Привет.

Он наставил на меня палец:

– Новая жиличка. Квартира в цокольном этаже. Правильно?

Я кивнула.

– Я тут вот… плиту отмывала.

– Я Данте, живу напротив вас.

Он казался менее реальным, чем его снимки.

– Я Долорес, – представилась я.

– Долорес, – повторил он. – Отлично. Добро пожаловать.

– Мне надо кое-что простирнуть, – сообщила я. – А то я духовку отмывала.

– Понятно. Вы только что мне об этом сказали.

– Ой, да? Извините. Мне… очень нравится ваш сад… Ну, то есть я предположила, что он ваш, правильно?

На подкашивающихся ногах я двинулась к дому. Я же одета в муˊму, Господи Иисусе!

– Эй, а окажите мне услугу? Поставите ногу на газ, чтобы я мог кое-что в машине сзади посмотреть? – Он похлопал по крыше автомобиля. – Кусок дерьма, а не тачка.

На дверце со стороны водителя была глубокая вмятина. На пассажирском сиденье стояла шашлычница и высилась гора разнообразной корреспонденции, на полу – газеты. По радио передавали старую песню – такие мы с Джанет слушали на пластинках.

– Эй, йо-хо, – сказал Данте. – Вот сейчас!

– Сейчас? Газу?

– Да.

– Хорошо, – я нажала на педаль. Машина затряслась.

– Еще раз, – попросил он.

Я заставила мотор взреветь. Все тело тряслось от этого взревывания, и даже когда вибрация прекратилась, меня еще некоторое время потряхивало от звуков песни, от обещания вечной любви и мечтаний, которые творят чудеса.

– Ладно, к черту все это, – решил Данте. – Спасибо. – Он потянулся мимо моей ноги и повернул ключ. На заднем дворе стало тихо.

– Миссис Уинг сказала, что вы учитель, – произнесла я.

– Угу. А вы кто? Профессиональная чистильщица духовок?

– Я… художница. Правда, не очень хорошая. А вы?

– Я тоже не очень.

Я засмеялась.

– Что вы преподаете?

– Английский язык в старшей школе. Ну, «Алая буква», не хочете, а хотите, где ставить апостроф. Слушайте, меня осенила блестящая идея – не хотите поужинать, когда приберетесь?

– О, ну, вообще у меня еще дела есть…