Другой дежурный, более пожилой, пожал плечами:

– Не имеем представления. Это было анонимное сообщение по телефону. Предположительно какой-то бродяга, который удивился, что труп лежит в его постели. Или в его туалете.

– Бродяга, который звонит в полицию? – удивился Вильгельм. – Хотя звонок в экстренные службы бесплатный. Возможно, вы и правы. И вы сразу прибыли сюда?

– Что значит – сразу? У нас есть еще и другие дела.

– Вы что, ждали окончания митинга?

Бём знал, что после майских беспорядков полицейские по возможности избегают столкновений с коммунистами. И вот теперь один из них разозлился.

– Вы хотите потрепать нам нервы или расследовать убийство? – проворчал старший комиссар.

В бараке было темно, и в воздухе висел сильный запах мочи. Лишь в узкую щель проникал дневной свет. Бём включил карманный фонарик. Труп полулежал, прислонившись спиной к торцевой стене, и туловище его было наклонено вперед. Он был довольно высокого роста, худощавый, со светлыми волосами. Вильгельм сел на корточки, чтобы разглядеть его лицо. Это оказалось непросто, потому что там едва ли можно было что-то рассмотреть. Вместо носа на лице зияла кровавая рана. Кровь сочилась мужчине за воротник, окрашивая рубашку в красный цвет.

Бём услышал, как подъехал автомобиль. Потом раздался голос полицейского:

– Господин старший комиссар уже на месте преступления.

В дверях показался Рейнгольд Грэф с фотоаппаратом на плече.

– Будем надеяться, что у него при себе документы, господин старший комиссар!

– Шутки в сторону, займитесь фотосъемкой, – проворчал Вильгельм. – Потом посмотрим, что у него в пальто.

Прошло немного времени, и темное помещение на долю секунды осветила вспышка.

– Готово, – сказал Грэф, закончив снимать, – но для объявления о розыске этого сейчас недостаточно.

Но объявления о розыске и не потребовалось. У погибшего в кармане действительно оказалось удостоверение, и Бём сразу понял, что это дело будет совершенно особым, а дело Мёкернбрюкке он может теперь включить в число «глухарей». Старший комиссар посмотрел на фотографию в паспорте, с которой на него смотрело серьезное молодое лицо, и тяжело вздохнул.

Он держал в руках служебное удостоверение сотрудника прусской полиции.

***

Письмо, которое ему передал Тречков, было сплошным разочарованием. Рат пока что понял только одно: это было вовсе не письмо. В конверте лежал один-единственный лист бумаги, на котором были беспорядочно написаны буквы. Целый вечер комиссар ломал себе над ними голову, не продвинувшись ни на шаг. Хорошо хотя бы то, что это были не кириллические буквы. Но понятнее они от этого не стали. Все указывало на то, что речь идет о зашифрованном послании, но Гереон и близко не мог представить, каким ключом вскрыть этот текст. Ни одной отправной точки, ничего, что имело бы смысл, – только буквы различной величины, нарисованные то с меньшим, то с большим интервалом, то рядом друг с другом, то одна под другой. Да, буквы действительно казались скорее нарисованными, нежели написанными.

Полицейский уснул, сидя над листком бумаги, и проснулся среди ночи, жмурясь от света, который до сих пор горел в его комнате. От жесткой поверхности стола у него болела вся правая сторона головы. Он кое-как умылся и поплелся в постель, а перед тем как уснуть, вдруг вспомнил, что так и не позвонил Шарли. Это было первое, о чем он подумал, когда проснулся.

Сегодня утром, когда его люди уже ушли и Гереон опять остался один в кабинете, он пару раз пытался позвонить ей, но, конечно, никто не взял трубку. Грета, вероятно, ушла на работу, а Шарлотта могла сидеть в какой-нибудь аудитории и зубрить очередную статью. Ну ладно. Завтра она все равно придет на работу.

И он будет обращаться к ней на «вы».

Зазвонил телефон. Рат был удивлен, услышав голос Вильгельма Бёма, раздавшийся в трубке.

– Вам надо приехать на площадь Бюловплац, – сказал Бём. – Я здесь с одним из ваших сотрудников, ассистентом по уголовным делам Штефаном Йенике.

– А что случилось? Почему Йенике не позвонил сам?

– Было бы замечательно, если бы он еще смог это сделать. – Голос Вильгельма на этот раз совсем не напоминал рычание бульдога. Гереону даже показалось, что толстяк вздохнул. – Господин комиссар, я звоню, потому что обнаружен труп. Штефан Йенике погиб.

***

Когда Рат меньше чем через десять минут шел через площадь Бюловплац, старший комиссар уже ждал его. Место, где был обнаружен труп Йенике – убогий дощатый барак, – охранял большой отряд полицейских. У них были серьезные лица – никаких привычных лихих фраз, с помощью которых они, оказавшись на месте преступления, обычно преодолевали весь ужас открывшейся их взору картины. Когда погибал кто-то из своих, прусская полиция не понимала шуток. Но не только поэтому вся полицейская рота оцепила место происшествия. На площади Бюловплац собиралась все возрастающая толпа людей, которая скандировала лозунги. Коммунисты, очевидно, воспринимали появление полиции на их территории как провокацию.

– У-бий-цы ра-бо-чих! – скандировала толпа в такт. – Хо-ло-пы Цёр-ги-бе-ля!

Бём поздоровался с Ратом, пожав ему руку. Видеть этого человека таким миролюбивым Гереону еще никогда не приходилось.

– Проходите, коллега, – сказал старший комиссар. – Шварц как раз занимается Йенике. У вас есть предположение, почему кто-то убил бедного парня? Это может быть как-то связано с делом, которое вы сейчас расследуете?

Рат пожал плечами. Это было именно то, чего он боялся. Еще на Александерплац, когда он отправился сюда, у него в голове возникла мысль, которая с тех пор не покидала его. Не послал ли он новичка на смерть, когда приставил его к «Мулакритце»? Это заведение находилось недалеко отсюда. Возможно, Йенике поднял там больше пыли, чем этого хотелось Красному Хуго. В этой среде можно было легко угодить в осиное гнездо. Даже если ни о чем не подозреваешь. Именно если ни о чем не подозреваешь.

Гереон оставил эти мысли при себе, следуя за Бёмом в дощатую будку. Прожектор освещал убогую лачугу, на стенах которой висели старые рекламные плакаты. На торцевой стене блестело еще влажное кровавое пятно, а под ним на корточках сидел мужчина в легком светлом плаще, склонившись над чем-то, что лежало у стены. Когда оба оперативника вошли, он обернулся. Доктор Магнус Шварц казался более серьезным, чем обычно. Свой печально известный юмор он сегодня оставил дома.

– Ваш коллега? – спросил Шварц и встал. Рат кивнул. Он смотрел не на врача, а на того, кто лежал на полу. Светлые волосы, перепачканные кровью, как и лицо. От носа почти ничего не осталось. Если бы комиссару не было известно, кто здесь лежит, он не узнал бы в этом мужчине Штефана. Какая отвратительная смерть в этой воняющей мочой грязной дыре! Мертвый Йенике напомнил ему о том, какую в принципе мерзкую профессию они себе выбрали.

– Это случилось предположительно часа три-четыре тому назад, – сказал Магнус Шварц, вытирая руки белым носовым платком. – Выстрел в упор. Для этого не обязательно хорошо стрелять. Похоже, ему вставили дуло прямо в нос.