– Он был застрелен здесь? – спросил Рат, показывая на кровавое пятно на стене.

– Все указывает на это. Но, разумеется, мы должны еще исследовать, действительно ли это его кровь, – сказал Шварц.

Гереон покачал головой.

– Раскрошить нос, – произнес он, – кому только пришла такая идея в голову?

– Так крысиные объединения обычно поступают с предателями, – сказал Бём. – Они не палят сразу так, чтобы вылетел мозг, а просто выстреливают в нос.

– В репертуаре «Черного рейхсвера»[33] в свое время было нечто подобное, – пояснил медик Шварц. – Точно так же, как и у «Рот фронта». Тогда, в те суровые года.

«Возможно, они еще вернутся, эти суровые года», – подумал Рат.

– А есть какие-нибудь свидетели? – спросил он Бёма.

Старший комиссар пожал своими массивными плечами:

– Понятия не имею. Пока у нас вообще никого нет. Тот, кто его нашел, предпочел остаться неизвестным. Но я готов поспорить, что эти горлопаны там, на улице, кое-что знают. Сегодня утром тельмановцы проводили перед домом Либкнехта митинг. Может быть, кто-нибудь из них что-то видел.

– Или стрелял.

– Или стрелял. Но похоже, что наш юный коллега знал своего убийцу, раз он подпустил его так близко к себе. И, насколько я знаю, Йенике не был красным.

Рат кивнул.

– Может быть также, что двое его держали, а третий стрелял.

– Оставим рассуждения и будем искать отправные точки. – Голос Бёма зазвучал резко и снова стал абсолютно таким, к какому привык Гереон. – Скажите мне лучше, какое задание вы дали ассистенту по уголовным делам. Почему он вообще оказался на площади Бюловплац?

И Рат рассказал. О святом Йозефе, о Красном Хуго и о том, что он приставил Йенике к «Беролине», чтобы выйти на возможный след. Весь этот фарс расследования, который он инсценировал, чтобы отвлечь следствие от собственной вины. Фарс, который неожиданно превратился в трагическую реальность. Старший комиссар молча слушал.

– Хорошо, господин комиссар, – сказал он наконец. – Я думаю, мне надо взглянуть на ваши документы по делу Вильчека. В частности, не могли бы вы срочно найти мне протоколы бесед, которые вел коллега Йенике?

Гереон кивнул. Ему не хотелось позволять кому-то влезать в расследование, которое он, так сказать, рассматривал как свое частное дело, но ему не оставалось ничего другого.

– И если действительно будет установлена связь, – продолжал Вильгельм, – то мы должны будем объединить наши следственные группы. Разумеется, под моим руководством.

– Если господа меня извинят… – Доктор Шварц приподнял свою шляпу. – Я закончил свою работу здесь. Все остальное вы узнаете на Ганновершештрассе. Я вам потом позвоню, Бём.

В узких дверях барака судебный медик чуть было не столкнулся с мощной фигурой Бруно Вольтера, который вошел внутрь. Магнус Шварц поприветствовал его. Дядя выглядел бледным и утомленным, как будто он бежал сюда от самого «замка». Значит, Вильгельм позвонил также и в инспекцию Е. Собственно говоря, это было логично. Раз был убит полицейский, было ясно, что это каким-то образом могло быть связано с его службой. Но именно дело Кёнига?..

– Бог мой! – пробормотал Бруно, увидев труп. Несколько секунд он переводил взгляд с Бёма на Рата, а потом присел на корточки возле убитого Йенике. Таким растерянным Гереон Дядю никогда не видел. Вообще-то он всегда считал его старым, безразличным ко всему мужиком. Такими были многие полицейские: часто они казались хладнокровными только потому, что от всего абстрагировались, но порой им все же приходилось иметь дело с чем-то выводящим из равновесия, хочешь ты этого или нет. Рат положил руку на плечо коллеги.

Они молчали. Коммунисты на улице по-прежнему выкрикивали свои лозунги.

– Если эти красные задницы там, снаружи, в ближайшее время не заткнутся, я не знаю, что произойдет, – пробормотал Бруно сквозь сжатые зубы.

***

Новость о смерти Штефана Йенике распространилась по «замку», как ударная волна после взрыва бомбы. Стремительно и с разрушительным действием. Вопрос вины для большинства был ясен: если полицейский убит на Бюловплац, то виновны в этом, разумеется, коммунисты.

Агрессивность ширилась и возрастала еще больше, чем безопасность всего две недели тому назад. Тогда многие коллеги опасались всего лишь возможного коммунистического восстания, но сейчас жажда мести оттеснила в сторону любую разумную мысль.

Карл Цёргибель выслушал доклад Бёма и сразу же собрал всех оперативников высшего звена. На этот раз никто не роптал. Все уже знали, о чем пойдет речь, еще до того, как Цёргибель появился в зале: дело Йенике имело абсолютный приоритет. Через две недели после беспорядков, учиненных коммунистами, полиция не могла смириться со злодейским убийством одного из ее сотрудников. Карл не делал тайну из того, где, по его мнению, следует искать виновных: среди членов запрещенного за это время «Союза Красных фронтовиков». Этой версией он точно угадал настроение в зале.

Рат считал рискованным подливать масло в огонь. Начальник полиции сразу пошел на попятную и потребовал особой тщательности и сдержанности:

– Мы не должны давать прессе ни малейшего повода для новых нападок на прусскую полицию, которая всего лишь выполняет свои обязанности. Так что следите за тем, чтобы действовать крайне аккуратно и добросовестно! Допросы всех лиц по этому делу принципиально проводить в присутствии второго сотрудника, который также должен подписать протокол. Чтобы ни один коммунист не мог заподозрить нас в допросах третьей степени!

Допросы третьей степени. Так в «замке» они называли допросы, при которых применялась физическая сила с целью установления объективной истины.

Расследование должен был возглавить, как и предполагалось, Бём. Все остальные дела по убийствам откладывались, и все силы планировалось сконцентрировать на раскрытии убийства Йенике. Вильгельм подошел к трибуне, сказал пару фраз и раздал листки с указаниями, как учитель в школе раздает ученикам задания. Кроме криминальной полиции, к расследованию подключался также и отдел IА. Рат не мог представить себе, чтобы это исходило от Вильгельма. Начальник полиции, очевидно, действительно верил в политически мотивированное убийство и решил задействовать сыскную систему политической полиции.

Оперативники отправились по кабинетам, а Цёргибель с Бёмом остались в конференц-зале. За дверями зала их уже дожидались репортеры, которых только что поносил начальник полиции. На этот раз их не устроят его старые истории – в этом можно было не сомневаться. Убийство полицейского на Бюловплац, в то время как коммунисты еще скорбели о погибших во время майских беспорядков, не было для столичной прессы повседневным событием. Гереон заметил лишь несколько враждебных взглядов, и они относились не к начальнику полиции, а к нему. Вайнерт был прав: некоторые репортеры были обижены на комиссара за его выступление накануне.