Ничего не видя, с трудом передвигая ногами, Шакал врезался в твердую плоскую поверхность. Должно быть, дверь, потому что стены по всей мансарде были облеплены крысиными гнездами. Ударяясь туловищем о дерево снова и снова, катаясь по нему и обтираясь, Шакал давил крыс, и они десятками безвольно падали на пол. Но этого было недостаточно. Он чувствовал, что ослабевает, его сила сочится из него горячей красной жидкостью через сотни мелких ран. Прежде исходивший дрожью, теперь он забился в конвульсиях, когда под его изуродованной плотью вспыхнул неестественный жар. Суставы пульсировали, набухая и наполняясь жидкостью, будто легкие. Он закашлялся, подавился и начал утопать изнутри.

Неспособный дышать, Шакал упал на колени. Все его тело пылало. Он больше не ощущал ни мучительной боли от крысиных укусов, ни ужасного стеснения в легких. Он чувствовал только жар, который поднимался словно откуда-то из глубины, опаляя плоть изнутри. Он закричал от боли, и в этом крике понял, что снова может дышать. Крысы гроздьями отваливались от него, корчась и погибая.

Когда к Шакалу вернулось зрение, он обнаружил, что стоит на коленях, окруженный их неподвижными отвратительными телами. Он по-прежнему истекал кровью из рваных ран, но плоть его была свободна. Поднявшись над мертвыми паразитами, Шакал увидел Абзула – старик стоял на другом конце чердака.

– В тебе есть сила, полукровка, – заявил чародей, – но ты не маг из Черного чрева.

– Нет, старик, не маг. Я Шакал из Серых ублюдков. И сейчас я хочу взять за правило убивать всех чародеев.

Он шагнул вперед; вместе с силами к нему вернулся гнев.

Абзул засмеялся, его беззубый рот вытянулся в гримасе безумной радости.

– О, какая у нас тут сладкая поэзия! – возвестил он со злорадством, и в его глазах вспыхнул такой ясный и живой взгляд, какого Шакал в них еще не видел. Чародей вскинул руки, показав, что сжимает в них пару керамических сосудов. Внизу они были шарообразны, но с узкими горлышками и с желобками наверху. Сосуды почти не отличались от тех реликвий, что стояли в светлице Ваятеля, только были полны и закупорены воском.

Саперные горшки.

Увидев их, Шакал остановился.

Его внезапное замешательство привело Абзула в восторг.

– А-а! Вижу, ты знаешь, что это. И немудрено, ведь это твое наследие, Серый ублюдок. Теперь судьба, похоже, привела тебя сюда на смерть! И ты погибнешь от оружия, изготовленного основателями твоего копыта в те дни, когда полукровки сидели в цепях, как им и должно, – это удовольствие я буду особенно смаковать.

Шакал бросился на чародея – тот бросил горшки обеими руками.

Броски были не слишком точны, и Шакал, пригнувшись, услышал, как горшки разбились о стену за его спиной. Затем раздался грохот, быстро заглушенный ударом по барабанным перепонкам, и все звуки сменились пронзительным звоном. Шакал увидел вспышку огня и почувствовал, как сильный жар лизнул ему спину, когда он решительно рванулся вперед. Его швырнуло прямо на Абзула, и, врезавшись в чародея, он обхватил его хрупкое туловище. Их обоих выбросило из окна, и Шакал воспользовался Абзулом как тараном, чтобы разбить стекло.

Когда они падали, Шакалу трепал лицо ветер и развевающаяся мантия чародея. Абзул летел, разинув рот в беззвучном крике. За его костлявой головой, стремясь им навстречу, приближался освещенный луной склон извилистого холма.

Прийти в сознание Шакалу помогла боль. Когда он открыл глаза, у него все еще звенело в ушах, а перед глазами искрились звезды. В спину грубо впивались камни, устилавшие склон. Растянувшись на них вниз головой, он попытался перекатиться, но его ребра жалобно заскрипели. Шакал услышал сдавленный хрип – все, что осталось от крика, вырвавшегося из его горла. Что-то ударило его по ноге. Подняв пульсирующий болью подбородок, он увидел Абзула – тот слабо корчился чуть выше по склону. После приземления чародей, по-видимому, потерял мантию. Его конечности были согнуты под отвратительными углами, а челюсть поднималась и опускалась в отчаянных судорогах.

Стиснув зубы в предвкушении боли, Шакал оттолкнулся каблуками, чтобы проволочить ноги вниз по склону и сесть. Оглушенный, он просто лежал, пока к нему не начал возвращаться слух. Сзади доносились шорохи скользящих камней и затрудненное дыхание – Абзул пытался отползти подальше. Шакал не тратил силы на то, чтобы оглядываться. Уйти далеко этот червяк не мог.

Яростное мерцание на камнях становилось все сильнее, пока Шакал сидел, наблюдая за своей тенью, отплясывающей на склоне. Вытянув шею, он увидел горящую крышу башни – она находилась так далеко, что ему стало не по себе. Шакалу показалось, что он слышит крики со стороны крепостной стены, но он не вполне доверял пораженному слуху. Как бы то ни было, тревогу не стали бы поднимать из-за него. Гарнизон будет слишком занят борьбой с пожаром, чтобы заглядывать за стены. Кто бы мог подумать, что можно упасть с такой высоты и остаться в живых?

Повернувшись, Шакал уловил движение в кустах ниже по склону. И узнал силуэты. Два свина, и на одном из них – ездок, который уже спускался из седла, чтобы вскарабкаться по валунам. Шакал попытался свистнуть, но обнаружил, что у него совершенно пересохло во рту и он не может смочить губы.

Певчий все равно его нашел.

– Черти чертовские, – выдохнул старый трикрат, увидев его. Пожар в башне освещал его встревоженное морщинистое лицо, которое застыло на мгновение, прежде чем он поднял голову и посмотрел на пламя, бушующее над стеной.

– Клянусь, я слышал саперный горшок, – проговорил Певчий.

– Их было два. – Шакал прочистил пересохшее горло. – Хотя у него их могло быть и больше под всем этим крысиным дерьмом.

– У кого?

Шакал ответил не сразу, сперва он поднял руку, чтобы Певчий помог ему встать. Певчий ухватил его за предплечье и поднял на ноги. Шакал осторожно повел его по склону. Абзул успел продвинуться дальше, чем он предполагал.

– У него, – сказал Шакал, указывая жестом вниз. Абзул, должно быть, его услышал, потому что сумел перекатиться своим покалеченным телом. – Это…

– Я знаю, кто это, мать его, такой, – прорычал Певчий, помрачнев. – Даже через тридцать лет я не могу не узнать этого лица.

Абзул вытаращился на них, его искаженное от боли лицо задрожало.

– Поразительно, что он еще жив, – заметил Шакал со злобной усмешкой.

– Чародеев чертовски трудно убить, – ответил ему Певчий.

Безумные глаза Абзула бегали из стороны в сторону.

– В… клетки. Оба! Вы должны сидеть в клетках. – С губ чародея вырвался исступленный сдавленный смех. – Есть… есть кто живой?

– Да. Я живой. – Певчий шагнул к нему.

– Не спеши, – предостерег Шакал и отошел, найдя камень, на который можно было сесть.

Певчий не был ни быстр, ни бесшумен. Шакал даже сквозь звон в ушах отчетливо слышал последние вопли Абзула.