Шакал заглянул в измученное лицо Певчего.

– Ты все еще его любишь.

В сощуренных от солнца глазах трикрата появились слезы, и он взбесился еще сильнее.

– Он был мне братом! Моим спасителем! И капитаном! А я его предал!

Шакал покачал головой.

– Если бы я знал, что ты оставишь из-за этого борьбу, ни за что не позволил бы тебе убить того чародея.

– Позволил? – выпалил Певчий. – ПОЗВОЛИЛ?

Старый трикрат сделал два шага, занеся руку для удара. Твердые костяшки пальцев впились Шакалу в челюсть, отбросив его на землю.

– Можешь испытать, сколько во мне осталось силы, юнец! – прогремел Певчий, грозно нависая над ним.

Вытерев кровь с губ, Шакал вскочил на ноги так резко, что Певчий напрягся и сжал кулаки. Но нападать Шакал не стал. Он встал перед старым трикратом, почти нос к носу, и заглянул ему в глаза.

– Ваятелю твоя жалость не нужна, Печный, – медленно проговорил Шакал. – Он хотел от тебя только слепой преданности. Как и от всех нас. Ничего, кроме служения его злобе. Ты любил его, но потом сильнее полюбил копыто – братство, которое сам помогал создать. Что будет с Серыми ублюдками, если следовать его жажде мести? А с Отрадной, с приютом и Берил? Ты сам знаешь ответ, ты знал его еще до того, как я сел на свина. Иначе зачем бы ты продолжал борьбу? Чтобы спасти наше копыто. И скажи, что я неправ.

Ярость Певчего заметно остыла. Он отступил на шаг и опустил голову, больше не в силах выдерживать взгляд Шакала.

– Нет, ты прав.

Стряхнув остатки стыда, старый трикрат схватил Шакала сзади за шею и грубо притянул в свои объятия.

– Ты всегда был чертовски умным, – проговорил Певчий приглушенным голосом из-за Шакальего плеча. Затем, отпустив его, сделал шаг назад и грубо взял его за распухшую челюсть. – Прости, сынок.

Шакал небрежно махнул рукой.

– Овес бивал меня и посильнее. Ты стареешь, Печный.

– Наверняка уж. Потому что сейчас я спрошу тебя, что нам делать дальше.

Шакал на минуту задумался, коснувшись языком разбитой губы.

– Ваятеля используют, – объявил он наконец. – Если Штукарь хочет править пустошью, он станет королем Уль-вундуласа. И ни за что не позволит вождю наслать чуму на Гиспарту, уж поверь. Для него это слишком… просто. Что бы он ни намеревался сделать, это будет нечто большее, чем месть, которой жаждет вождь.

Певчий устало вздохнул.

– Ты, вижу, впрямь хочешь его остановить, раз думаешь, что лучший способ для этого – переться в Старую деву и искать там этого подонка Месителя.

– В этом и проблема. – Шакал горько усмехнулся. – Я не хочу его останавливать. За то время, что я прошел с этим жирным говнюком, он проявил себя мудрым, искусным, хорошим союзником. Он мне нравился, Певчий. И до сих пор нравится. Он стал бы хорошим Ублюдком, и если честно, то и хорошим королем, судя по всему, что я, черт возьми, обо всем этом знаю.

– Тогда зачем с ним бороться?

– Из-за того, что я, черт возьми, обо всем этом знаю. О нем самом. На первый взгляд он – полуорк. Один из нас. Но потом – чародей. А копнешь глубже – и найдешь Черное Чрево, чем бы они ни было. В нем скрыто столько всего, что мы утонем, если попытаемся добраться до дна. Что бы ни лежало у него в сердцевине, нам оно не даст ничего хорошего. Когда король Ухад Жирный займет трон, копыта полукровок не будут есть финики, пока девственницы будут сосать им члены. Ваятель, может, и марионетка чародея, но Штукарь ведь тоже танцует на чьих-то ниточках. Скорее всего, он служит Тиркании, но об этом мы можем только гадать. Если мы поможем ему сесть на трон, это нас уничтожит.

– Ты вроде как не сильно уверен.

– Так и есть, – с печалью признался Шакал.

Певчий терпеливо выжидал.

Почувствовав, как его охватывает боль, Шакал прочистил горло.

– Это Блажка была уверена. Она говорила мне не доверять ему. С самого начала – она видела скорпиона под покрывалом.

– И не наступила на него, – заметил Певчий. – А наступила на тебя.

– Знаю. И не очень понимаю почему. Но я был уверен, что просчитал все много раз… и каждый раз ошибался.

Шакал подобрал камень и, желая прогнать подкрадывающуюся жалость к самому себе, швырнул его далеко в реку.

– Итак, – возвестил он, – теперь мы прислушаемся к ее чутью.

Певчий удивленно хмыкнул.

– И кто из нас до сих пор любит своего противника?

– Давай сравним их, – Шакал изобразил руками чаши весов. – Сгорбленный, чумной, гноящийся, мстительный старый мешок с дерьмом против… Блажки. Ты видел, какой она теперь стала? Между нами говоря, Печный, тебя понять еще сложнее.

– Воткни себе бивень знаешь куда, Шакко?

Они скакали во весь опор до самой ночи, потом наспех разбили лагерь и отдыхали до восхода. На четвертый день к середине утра пыль стала понемногу сменяться болотами. Вскоре они уже продирались сквозь густые заросли тростника, стараясь не угодить в трясину.

– Все эти годы, что я вольный, – проворчал Певчий, – ни разу не попадал в эту подмышку, где кроме мошки ничего не водится!

– А сам ездишь купаться к Санчо. – Шакал ухмыльнулся. – Не вижу большой разницы.

Он привел их к северному краю болот, намеренно огибая их с запада, прежде чем повернуть на юг и вторгнуться в грязные владения. Карта Абзула стояла у него перед мысленным взором.

– Думаю, я смогу снова найти жилище Месителя, – сообщил Шакал Певчему, – но прежде хочу попробовать отыскать кое-что еще.

– Что? – спросил старый трикрат, отмахиваясь от болотных мошек, которые мельтешили перед его угрюмым лицом.

– Развалины, – ответил Шакал. – Я думаю, до Нашествия это был его фамильный дом. В это с трудом верится, но он, возможно, принадлежал к гиспартской знати.

Певчий хмыкнул.

– У меня всегда мурашки по спине бегали, когда он говорил, будто голубокровный, хотя выглядел он так, будто его мать была ему также сестрой. Хотя, конечно, одно другого не исключает.

– А они еще называют нас, полукровок, грязными.

– И что ты надеешься найти в тех развалинах?

– Точно не знаю. Может, то, что даст нам преимущество. Если он еще жив, как я подозреваю, Меситель не будет рад снова меня видеть. Может, мы найдем там только мокрые камни, зато увидим владения семьи Коригари. Это была его фамилия.

– Ты уверен, что мне нужно это знать? – спросил Певчий недовольно, ведя Злобного старика в обход трясины.

Шакал пожал плечами.

– Если он убьет меня на месте, то тебе, может, не помешает быть… вежливым.

– С каких это пор полуорки стали вежливыми?