наконец, он поверил и убедил себя, что находится все еще в здравом уме, он бросился в кресло и покатился со смеху.

Что сказали бы на это газеты в Штатах? Люди не только могли бы жить вечно, что касается возраста, но и были бы невосприимчивы к наиболее распространенным причинам смерти в результате несчастного случая. Люди, отправляющиеся в морские путешествия, не будут бояться катастрофы, потому что они не могут утонуть. Электрикам не нужно бояться проводов под напряжением или третьих рельсов, поскольку они не могут быть убиты никаким током. Исследователи Арктики могут быть заморожены полностью, но оживут, когда оттают. И половина ужасов войны, смертоносные газы, на которые были потрачены такие огромные суммы и которым было посвящено столько лет исследований, теперь ничего не значили, поскольку армия, обработанная чудесным составом, будет невосприимчива к воздействию самых смертоносных газов.

Голова доктора буквально кружилась от идей, переполнявших его мозг, но все же он не был полностью удовлетворен. Он доказал свое удивительное открытие, испытав его на низших животных, но был ли он уверен, что оно сотворит те же чудеса с людьми? Он подумал о том, чтобы испытать это на трех своих товарищах, но заколебался. Предположим, он утопит, отравит ядом или газом одного из трех стариков, и тот не сможет ожить? Разве он не был бы виновен в убийстве в глазах закона, даже если испытуемый добровольно подвергся испытанию? И осмелился ли он на самом деле пойти на риск? Доктор Фарнхэм покачал головой, размышляя об этом. Нет, признался он себе, он не посмел бы так рисковать. Он знал, что много раз эксперименты, которые были совершенно успешными с низшими животными, были совершенно провальными, когда применялись к людям. И опять же, если он не мог проверить свое открытие на людях, как он мог быть уверен, что оно сделает или не сделает человечество бессмертным?

Возможно, решил он, препарируя одно из своих бессмертных созданий, он сможет обнаружить что-то, что прольет свет на этот вопрос. И затем озадаченный и с обеспокоенным взглядом наморщил лоб. Он был гуманным, добросердечным человеком категорическим противником вивисекции. И все же, как он сможет препарировать одно из своих созданий, не практикуя вивисекцию? Конечно, подумал он, он мог бы убить кролика ударом по затылку, безболезненно проткнуть мозг ланцетом или обезглавив его, но в этом случае он мог бы уничтожить именно то, что искал.

И все же это был один выход: даже в интересах науки или для успокоения ума он не стал бы добровольно мучить ни одно живое существо. Но он мог убить кролика, повредив его мозг, и убить морскую свинку столь же безболезненной смертью через сердце, и, таким образом, быть достаточно уверенным в том, что нервная и кровеносная системы не пострадали.

Поэтому, с некоторым сожалением, он поднял ничего не подозревающего кролика и с предельной осторожностью и точностью воткнул скальпель с тонким лезвием в основание мозга существа.

В следующее мгновение инструмент выпал у него из рук, он почувствовал вялость и слабость и сидел, уставившись с разинутой челюстью и неверящими глазами. Вместо того, чтобы мгновенно обмякнуть от удара, кролик совершенно беззаботно грыз морковку и казался таким же живым и здоровым, как и раньше!

Теперь доктор Фарнхэм был убежден, что он сошел с ума. Волнение, нервное напряжение, долгие часы экспериментов вызвали у него галлюцинации, поскольку он хорошо знал, что, каким бы замечательным ни оказалось его открытие, ни одно теплокровное позвоночное не сможет пережить укол скальпеля в мозг.

Глава V

Доктор встряхнулся, протер глаза, ущипнул себя. Он осмотрел свою лабораторию, посмотрел на пальмы и кустарники вокруг своего жилища, прочитал несколько страниц книги и подверг себя еще дюжине тестов. Во всех отношениях он был в своем нормальном здравом уме.

Что-то, рассуждал он, должно быть, пошло не так. По какой-то ошибке ему не удалось добраться до жизненно важного места, и, заставив себя успокоиться и огромным усилием воли утихомирив нервы, он снова взял свой ланцет и, удерживая голову кролика неподвижно, ввел острое, как бритва, лезвие на всю длину в мозг животного.

А потом он чуть не закричал и, обмякший и ослабевший, рухнул на свой стул, в то время как кролик, тряся головой и шевеля ушами, как будто ему было немного неудобно, спрыгнул со стола и начал обнюхивать кусочки моркови, которые упали на пол!

Целых полчаса биолог оставался неподвижным, совершенно подавленным, его нервы были на взводе, в голове царил сумбур. Как такое могло быть возможно?

Наконец, медленно, почти со страхом, доктор Фарнхэм поднялся, и с решимостью, написанной на его лице, он схватил морскую свинку и, почти сверхчеловеческим усилием воли, уложил животное на стол и намеренно провел скальпелем по его сердцу. Но, если не считать небольшого количества крови, вытекшей из раны, животное казалось абсолютно невредимым. Действительно, казалось, что оно не испытывало никакой боли и не пыталось убежать, когда его выпустили.

Впервые в своей жизни доктор Фарнхэм упал в обморок.

Когда, почти час спустя, его помощник, напуганный до полусмерти, сумел привести ученого в чувство, наступила темнота, и он дрожал и был совершенно расстроен. Доктор Фарнхэм, пошатываясь, вышел из своей лаборатории, едва осмеливаясь оглянуться и задавался вопросом, было ли все это каким-то кошмаром или галлюцинацией в результате его обморока.

Прошло много времени, прежде чем к нему вернулось его обычное спокойствие, и, заставив себя посмотреть на двух животных, которые, согласно всем общепринятым теориям и научным фактам, должны были окоченеть мертвыми, наслаждались отличным самочувствием. Подкрепив себя сытной едой и ромом пятидесятилетней выдержки, доктор поставил себя лицом к лицу с неопровержимыми фактами и, следовательно, определил причины.

С того времени, как он поступил на последний курс колледжа, он посвятил себя изучению биологии. Ни один другой биолог из ныне живущих не завоевал такой завидной репутации магистра науки. Ни один другой биолог не сделал более важных или всемирно известных открытий. Ни один другой ученый не мог похвастаться такой объемистой и полной библиотекой или более ценной и совершенной коллекцией инструментов, аппаратов и принадлежностей для обучения в выбранной им области, поскольку доктору Фарнхэму повезло в том, что он был очень богат, и он посвящал все свои доходы науке. Несмотря на то, что он был глубоко революционен и нетрадиционен в своих теориях, экспериментах и убеждениях, он все же был готов признать, что ни один человек не может знать все, и что самые педантичные и осторожные люди иногда