Брат низко поклонился мне и сказал:

— Ты замерзла, Сестра? — Он накинул мне на плечи рваную волчью шкуру, слишком старую даже для того, чтобы ею пользовался бедняк. — Вот, надень это платье и сядь ближе к печке. Где твои служанки? Мне приказать, чтобы между нами поставили ширму?

Конечно, это была ирония. То, что он говорил, не имело никакого смысла: здесь не было ни печки, ни платьев, ни ширмы, ни слуги, чтобы эту ширму поставить, даже если бы она и существовала.

— Расскажи мне про Дедушку. Где он?

— Ушел, — ответил Брат. — Ему было больно, когда Кая-но Йошифуджи забрали, он убежал. Я нашел его и привел к себе домой. Он рассказал мне про Каннон. Он не остался со мной надолго.

— Но я помню палку…

Брат встал на колени на грязный пол около меня.

— Его ударили достаточно сильно, чтобы повредить что-то внутри. Когда он кашлял, у него изо рта шла кровь. Он говорил, что ему не было больно. Но потом он ушел, чтобы найти себе тихое место и спокойно умереть. — Брат достал из грязного рукава свернутую кору. Когда он ее разворачивал, она треснула. Я увидела иероглифы на ее внутренней стороне, нацарапанные острием ножа или когтем.

Лиса или женщина? Лис или мужчина?

Лес очень большой,

А тропинки слишком узкие.

Не забывай меня, Внучка. Возможно, мы снова

когда-нибудь увидимся.

Он отпустил кору, и письмо Дедушки рассыпалось на кусочки. Я думала, что он уже умер, я оплакивала его. Тогда почему мне было так больно услышать, что он еще жил какое-то время перед тем, как умереть? Я снова заплакала. Мои слезы текли, обжигая онемевшее лицо. Брат сидел молча и смотрел, как я плачу.

— Сестра, что ты здесь делаешь? Ты тоже убежала?

— Нет, у меня все еще есть дом. («Или что-то похожее на него», — подумала я.) Здесь в горах есть храм Каннон. Я иду к ней, хочу попросить, чтобы она вернула мне его.

— Зачем ты хочешь его вернуть? — спросил Брат. — Он ушел.

— Я должна его вернуть. Он центр магии. — «Мы потеряем все», — подумала я, но не сказала. Он вел себя странно, я не ожидала от него такого.

— Он тебе больше не нужен, — сказал Брат небрежно. — Он никому из нас больше не нужен.

— Мой дом исчезает! Я не могу одна поддерживать магию. Йошифуджи должен быть там.

Брат фыркнул:

— Ерунда. Посмотри на это. — Он обвел комнату рукой. Я обернулась, чтобы посмотреть, но ничего не увидела кроме хижины, забитой всяким хламом. — Все это сделал я, — сказал он гордо. — Без тебя. Без Йошифуджи. Мне удалось то, о чем ты мечтала. Я стал человеком.

— Что ты сделал?

— Это, — сказал он, теряя терпение. — Этот дом. Эти комнаты. Сад. Ворота. Я все это построил, — он заметил выражение моего лица. — Что-то не так?

— Брат, — как можно мягче сказала я. — Я вижу только хижину и лес. Я вижу тебя, себя и собаку. И больше ничего.

Он снова фыркнул:

— Неужели ты не видишь? Посмотри! — Он подвел меня к шкуре, висящей у двери. — Видишь эту великолепную парчу? Эти роскошные платья? Все такое же, как было у нас там, в долине, Сестра, Только это все настоящее.

— Нет, — прошептала я.

— Дом намного больше, чем тот. — Он улыбнулся. — Я восхищен им. Чтобы его построить, ушло столько месяцев. Пока я нашел плотника, который смог сделать такие экраны и ширмы. И это в такой глуши. Мне даже пришлось заказать образцы из столицы. Они выглядят просто потрясающе. Тебе так не кажется?

— Брат…

— Пойдем посмотрим западное крыло дома! Ты останешься у меня? — Он схватил меня за руку и потащил на улицу, в темноту ночи.

— Нет! — я вырвала руку. — Здесь ничего нет! Что ты мне показываешь?

— Ты и правда ничего не видишь? — Он с сомнением покачал головой.

— Но здесь не на что смотреть!

— Панели, черепица, матрасы — как ты можешь этого не видеть?

Мои глаза жгли слезы. Я снова посмотрела, куда он указывал. На чистом холодном небе блестела луна. Под снегом я заметила очертания веток деревьев. Я поняла, что они были разложены так, что составляли линии и квадраты.

Иногда дети тоже так делают: играют в дом, выкладывая на песке его очертания ветками или листьями. Здесь будут комнаты моей матери, здесь — комнаты второй жены, здесь — отца. Это палочка — отодвигающаяся панель. Кучка листьев там, где будет спать отец. Это было похоже на детскую игру. Брат играл в дом, но на самом деле ничего не было. Или, может, я просто не видела… Магия — странная штука.

Я не возражала, когда он повел меня через нагромождение веток, показывая свои комнаты, ширмы, мебель и все то, что видел он. Кто из нас двоих был сумасшедшим? Кая-но Йошифуджи пил из опавших листьев и целовал лисенка в слипшиеся глазки. Какая была разница между ними? Но я знала, что разница была. Она должна была быть, потому что происходящее здесь было сумасшествием.

Борясь с подступающей паникой, я старалась видеть то, что он мне показывал. Но ничего не получалось: не было магии, были лишь кучи барахла и обносков.

— У меня есть для тебя подарок, Сестра, — сказал он и наклонился, чтобы поднять что-то с пола. — Кое-что, что ты сможешь носить у себя в волосах, когда придет весна.

Я молча протянула руку, и он положил на мою ладонь что-то холодное. Это была замерзшая мышь, твердая, как камень. Я закричала и отбросила ее в сторону.

— Прекрати это!

— Тебе не понравилось? — Брат обиженно посмотрел на меня.

— Перестань! Ты все это выдумываешь! — Я хотела закрыть глаза и уши руками, хотела кричать, пока не закончится весь этот кошмар.

— Выдумываю, — медленно проговорил Брат. — А разве мы всегда не выдумываем что-то? Мы все?

— Нет! Это неправильно!

— Потому что это не твоя реальность, Сестра? — Брат рассмеялся. — Моя хотя бы не исчезнет.

— Это все нереально, разве ты не понимаешь? Здесь ничего нет.

— Нереально? Я видел, как ты училась писать стихи для него, как ты меняла свое тело ради него. Это было реально?

— Мне пришлось сделать это. Я любила! Это было частью магии. Это было условием для того, чтобы быть человеком.

— Любовь, магия и человечность. Это не одно и то же. Я могу сказать, в чем разница. А ты?

— Прекрати! — закричала я. — Оставь меня в покое! Ты сумасшедший!

— Мне очень жаль, что ты не видишь всего этого, — мягко сказал он.

Я повернулась и убежала.

Женщина сидит и слушает, как священник монотонно читает сутры. Она старается быть внимательной. Потому что это путь к спокойствию и спасению, но тем не менее она никак не может сосредоточиться.