И через несколько минут уже занял пост за дверью гостиничного номера напротив покоев восточной гостьи, наблюдая через несколько специально просверленных недавно для этой цели отверстий.

Оттуда он увидел, как Филипп де Камилле тихо, почти неслышно постучался в номер Ирис, как без всякого скрипа отворилась дверь, выглянул телохранитель…

— Али, госпожа действительно что-то почувствовала?

— Да, господин, — помедлив, отвечал нубиец. — Она может уловить исходящую от кого-то угрозу, даже если этот кто-то далеко. — Добавил с некоторым вызовом: — Это не женская блажь.

— Верю. Я хорошо помню, чья она вдова… Вот что, Али, я буду здесь, рядом. Но хорошо бы, чтобы госпожа спокойно спала всю ночь. Ей ни к чему зря волноваться.

Нубиец кивнул.

— Я посоветую ей принять капли.

Хоть он и поспешил закрыть за собой дверь, но Филипп и невидимый ему наблюдатель успели заметить рыжее пятно, мелькнувшее у его ног, и услышать душераздирающий срежет: то Кизил, вытянувшись на задних лапах и распушившись вдвое, принялся точить когти об косяк. Словно срезанная острейшими бритвами, летела во все стороны древесная крошка.

«К бою готовы», — усмехнулся загадочный незнакомец.

…На рассвете во двор гостиницы, не тот, в котором давеча веселились рейтары герцога, а другой, где выстаивали ночь кареты проезжающих, выволокли четырёх человек, связанных по рукам и ногам. Не особо церемонясь, побросали в подогнанный к самым дверям закрытый возок.

— Сразу в Эстре, — распорядился синеглазый, бесшумно появившись рядом. — К его преосвященству. Очень похоже, что на этих, — кивнул на возок, — заклятье или внушение: даже если начнут говорить — нанимателя не выдадут, отдадут богу душу. Пусть братья-монахи разбираются, душа и иже с ней — это как раз по их ведомству… Лурье, вы и ещё четверо — в сопровождающие. Не спорить, груз слишком ценный могут попытаться отбить.

Капитан досадливо крякнул, но спорить с начальством не стал.

— А вы, господин маршал?

— А я проедусь с ребятами до столицы. Похоже, в дороге будет весело.

…Старенький камердинер графа де Камилле, причитая шёпотом, комкал в руках распоротый камзол и никак не мог сообразить, что же ему делать. Он боялся крови, оружия, убийц, что, по его мнению, вот-вот могли ввалиться в комнату… Или господин граф расправился со всеми? Должно быть, так, иначе не был бы спокоен, как обычно. Сам же его сиятельство, морщась, терпеливо дожидался, когда Али наложит последний из пяти швов на длинном порезе, оставленном на графском боку кинжалом одного из несостоявшихся похитителей восточной гостьи. К счастью, лезвие оказалось чистым, не отравленным, а то ведь наёмники часто предпочитают разить наверняка…

Он выдохнул сквозь зубы, глотнул из бутылки чистейшего бренди, которым Али перед работой щедро плеснул на рану. Порез длинный, но не слишком глубокий, скоро заживёт.

— Марк, свежую рубаху!

Отмерев, камердинер бросился к сундуку. Нубиец, на котором не наблюдалось ни одной царапины, собрал в мешочек иглу, шёлковые нитки, флакон с каким-то зельем… Подумав, оставил склянку на столе. У его ног с довольным урчаньем крутился Кизил, напрашиваясь на похвалу. Почесав его на ухом, охранник Ирис пригляделся, потянул со стола чистую тряпицу, смочил в бренди и оттёр с кошачьего ошейника, а заодно и с пушистой шеи, что-то красное и липкое.

Вот теперь — порядок.

Очень удачно, что госпожа приняла двойную дозу успокоительных капель: отвлеклась на Фриду и не заметила, что он накапал в её стакан добавку. Даже глупышка горничная не проснулась, когда злоумышленники пытались прорваться через чердачный люк. Али не новичок, в бой зря не суётся, достаточно было метнуть сквозь щель в люке иглу, смоченную в особом составе. Сморить, но не убивать, ибо жертва должна остаться годной для допроса… Второго у окна перехватил Кизил, молча ринувшись на закутанного в чёрное гибкого человечка, безошибочно впившись в ярёмную вену Чуть не перегрыз, злодея еле успели освободить, опять-таки — для дальнейшего дознавания. Ещё с четырьмя схватился в коридоре граф, уложил двоих сразу, с остальными помог расправиться синеглазый. А молодцы-рейтары, обшарив соседние кварталы, перехватили закрытую карету, ожидавшую, по сей вероятности, прекрасную пленницу. Возница и некто при нём, так и не опознанный, даже не сопротивлялись — разом как-то обмякли и… умерли, поэтому-то оставшихся в живых пленных маршал Винсент приказал доставить в Эстре, к мастерам своего дела, предварительно оглушив до бессознательного состояния.

Хорошие бойцы эти франки. Хоть он, Али, ещё подучил бы сиятельного графа. Ловок, но недостаточно быстр.

— Али? — окликнул тот, лёгок на помине. — Мы ведь не станем тревожить госпожу страшными россказнями?

Нубиец блеснул понимающей улыбкой.

— Разумеется, господин.

— Превосходно.

— Я оставил вам заживляющий бальзам, ещё от господина Аслан-бея. Обработайте порез с утра, и вечером, этого будет достаточно.

— Благодарю, Али.

Два телохранителя — чернокожий и рыжий — величественно удалились. А камердинер Марк долго ещё торчал бы на месте, выпучив глаза — надо же, граф поблагодарил арапа! — но спохватился, вспомнил о своих обязанностях и поторопился уложить господина в постель. Какие страсти, какие страсти творятся… Даже у башибузуков османских была всё тишь да благодать, а здесь, на родине — такие страсти…

Одно хорошо — господин граф, кажись, разлюбил, наконец, свою зазнобу. Пиявицу ненасытную, змею подколодную… Иссушила ведь всего, прости господи, коза блудливая. Глядишь, теперь оживёт, оттает… Может, на порядочных барышень внимание обратит, наконец.

Подоткнул заснувшему графу одеяло, как ребёнку, притулился неподалёку в кресле. Да и задремал, проспав все утренние переполохи…

* * *

Должно быть, от переизбытка впечатлений за истекший день и вечер Ирис сморил настолько крепкий сон, что проснулась она ближе к полудню. Солнце уже вовсю заливало просторную спальню, щекотало лучиками, пробиваясь к ней сквозь плотный дамастовый полог, играло бликами на атласном шитье.

От подушек нежно пахло лавандой, любимой, как давно подметила девушка, ароматной травой галльских хозяюшек. В тонких солнечных лучиках плясали редкие пылинки. Где-то там, невидимая за опущенными портьерами балдахина, прошла Фрида — Ирис уже научилась узнавать на слух её лёгкую, как бы танцующую походку. Стукнула рама — и тотчас пахнуло свежестью, донеслось конское ржание, настойчивое кудахтанье, гусиный гогот… Вряд ли хозяин гостиницы содержал птичий двор; скорее всего, это подавала голоса живая птица, закупленная для кухни.

В её новом доме также по утрам слышалось квохтанье и призывное кукареканье: Мэг с Сильвией упросили хозяйку завести нескольких хохлаток, «для души», для свеженьких яичек, клятвенно обещая, что выделят цыпонькам свой уголок, и что в хозяйский садик они не прорвутся, ни-боже-мой-никогда, и грядок не перепортят… Что ж, довольно часто цветочной фее для зелий и мазей требовался свеженький желток, вот она и не стала возражать. Тем более, что поднималась рано, и утренний крик петушка заставал её бодрствующей.