Он послал своих слуг, дочерей и внуков в Уэссекс в надежде, что там они будут в безопасности.

— Северные ярлы и вправду собираются напасть на Альфреда? — спросил он меня.

— Да.

— Господи, помоги нам!

Люди перебирались в старый город. Лунден состоял из двух городов: римский был построен на возвышенности, а к западу от него, за рекой Флеот, стоял новый город саксов. Римский город был местом высоких каменных стен и тускнеющего великолепия мраморных колонн, а сакский — зловонным болотом плетней и тростниковых крыш, но люди предпочитали болото, потому что клялись, что в осыпающихся римских зданиях живут призраки.

Теперь, боясь людей Хэстена больше, чем любого призрака, они пересекли Флеот и укрылись в старых домах.

Город вонял. Римские сточные трубы просели, выгребных ям не хватало, и улицы стали грязными. Скот заперли в старой римской арене, а свиньи рылись на улицах.

Гарнизон Веостана дежурил на стенах, высоких и крепких. Большая часть укреплений была построена римлянами, но там, где время разрушило каменную кладку, стояли палисады из толстого дуба.

Финан каждый день водил всадников на север и восток и приносил новости о том, что датчане возвращаются на восточные земли.

— Они забирают награбленное в Бемфлеот, — сказал он, — награбленное и рабов.

— А сами остаются в Бемфлеоте?

Финан покачал головой.

— Они возвращаются в Мерсию.

Он был зол, потому что у нас не хватало людей, чтобы он мог напасть на датских всадников. Он мог только наблюдать.

Ралла, ведя разведку вниз по реке на «Халигасте», видел, как из-за моря прибывают все новые датчане.

Ширились слухи, что и в Уэссексе, и в Мерсии царит смятение, и команды торопились урвать свою часть добычи.

Тем временем Хэстен сеял разрушение на пахотных землях Мерсии, пока Этельред ожидал в Глевекестре атаки, которая так и не последовала.

Потом, на следующий день после того, как Элфволд привел своих людей в Лунден, пришли новости, которых я ожидал. Флот Нортумбрии причалил в Дефнаскире и разбил лагерь над Уиском; значит, армия Альфреда из восточных саксов маршировала, чтобы защитить Эксанкестер.

Казалось, саксы обречены. Спустя неделю после того, как я совершил вылазку вниз по реке, я сидел в зале дворца, наблюдал за тенями, которые огонь отбрасывал на потолок, и слушал, как монахи поют в похожей на пещеру церкви Эркенвальда, стоявшей рядом с мерсийским дворцом. Если бы я поднялся на крышу, я бы увидел отсвет огней к северу и западу. Мерсия горела.

Этой ночью Элфволд оставил надежду.

— Мы не можем просто ждать здесь, господин, — сказал он мне за вечерней трапезой. — В городе достаточно людей, чтобы его защитить, и мои триста человек нужны в другом месте.

Тем вечером я ужинал в своей обычной компании: с Этельфлэд, Финаном, Элфволдом, отцом Пирлигом и Беорнотом.

— Если бы только у меня было еще триста человек, — сказал я — и проникся к себе презрением за эти слова.

Даже если бы судьба даровала мне еще триста воинов, мне все равно не хватило бы людей, чтобы взять Бемфлеот. Этельред победил. Мы бросили ему вызов и проиграли.

— Как бы ты поступил на моем месте, господин? — тихо спросил проницательный Элфволд.

Я ответил честно:

— Вернулся бы к Этельреду и уговорил его напасть на датчан.

Элфволд крошил кусок хлеба. Он нашел крошку от мельничного жернова и тер ее между пальцами, не сознавая, что делает. Он думал о датчанах, о битве, в которой ему, как он знал, предстоит сражаться, о битве, которую он боялся проиграть. Элфволд покачал головой.

— Завтра, — тихо сказал он, — я заберу своих людей на запад. — Он посмотрел на меня. — Прости.

— У тебя нет выбора, — ответил я.

Я чувствовал себя так, будто проиграл в кости почти все, а потом, как дурак, рискнул всем оставшимся, пойдя на последний бросок.

Я проиграл.

О чем я думал? Что люди придут ко мне благодаря моей славе? Вместо этого они остались с теми, кто давал им золото. Этельред не хотел, чтобы я добился успеха, поэтому открыл свои сундуки с серебром и предложил богатство людям, если те присоединятся к его армии. Мне нужна была тысяча человек, и я не смог их найти, а без них я ничего не мог сделать.

Я горько подумал о пророчестве Исеулт, сделанном столько лет назад — что Альфред даст мне силу, что я поведу сияющее войско и моя женщина будет созданием золота.

Той ночью, в верхней комнате дворца, где у меня был соломенный матрас, я смотрел на неяркое сияние далеких огней за горизонтом и жалел, что не остался в Нортумбрии. Мне подумалось: с тех пор, как умерла Гизела, меня несло по воле ветров. Я решил, что призыв Этельфлэд даст моей жизни новую цель, но теперь я больше не видел будущего.

Стоя у окна, у огромной каменной арки, обрамлявшей небо, я слышал пение в тавернах, крики спорящих людей, женский смех — и думал, что Альфред отобрал ту силу, которую мне дал, а обещание сияющего войска обернулось половиной команды, начинающей сомневаться в моей способности куда-либо ее повести.

— Итак, что ты будешь делать? — спросила сзади Этельфлэд.

Я не слышал, как она вошла. Ее босые ноги бесшумно ступали по каменному полу.

— Не знаю, — признался я.

Она подошла, встала рядом со мной, прикоснулась к моей руке, лежащей на подоконнике, и обвела нежным пальчиком мой большой палец.

— Опухоль прошла, — сказала она.

— Зуд тоже.

— Видишь? — весело спросила Этельфлэд. — Укус не был знамением.

— Был, — ответил я, — но мне еще предстоит выяснить, что оно означало.

Она не сняла ладони с моей руки, ее прикосновение было легким, как перышко.

— Отец Пирлиг говорит, что у меня есть выбор.

— Какой?

— Вернуться к Этельреду или найти монастырь в Уэссексе.

Я кивнул.

Монахи все еще пели в церкви, их гудение порой перекрывали смех и пение, доносящиеся из таверн. Люди искали забвение в эле или же молились. Все они знали, что означают огни пылающего неба, знали, что конец приближается.

— Ты превратила моего старшего сына в христианина? — спросил я.

— Нет, — ответила Этельфлэд, — это он нашел для себя сам.

— Я заберу его на север, — сказал я, — и выбью из него эту дурь.

Этельфлэд ничего не ответила, просто прижала ладонь к моей руке.

— Монастырь? — без выражения спросил я.

— Я замужем, — сказала она. — И церковь говорит мне, что, если я не с мужем, которого дал мне Господь, я должна быть целомудренной.