Итак, это чувство — не что иное, как элементарная слабость ималодушие, и еще одним тому доказательством служит тот факт, что оно особенночасто встречается у женщин и детей и редко — у тех, кто обладает достаточнойсилой. По той же самой причине бедняк более беззащитен в этом смысле: он живетближе к несчастьям, нежели богатый человек, чаще видит их и скорее склоняется ксочувствию. Выходит, все говорит о том, что жалость, вещь, далекая от подлиннойдобродетели, представляет собой слабость, рожденную страхом и созерцаниемнесчастий, слабость, которую следует жестоко подавлять еще в детстве, когданачинают устранять чрезмерную чувствительность, ибо чувствительность совершеннонесовместима с философским взглядом на мир.

Вот такие принципы, Жюльетта, привели меня к спокойствию,невозмутимости и стоицизму, которые позволяют мне делать все, что мне угодно, ибез жалоб переносить любые превратности судьбы. Спеши, девочка, прикоснуться кэтому тайному знанию, — продолжала моя очаровательная и мудраясобеседница, которая и не предполагала, что я уже хорошо усвоила подобнуюфилософию. — Спеши убить в своей душе это глупое сопереживание, которое недает тебе покоя всякий раз, как ты встретишь первого несчастного. И тогда, мойангел, благодаря постоянным упражнениям, которые вскоре покажут тебе громадноеразличие между тобой и другим, страдающим человеком, ты убедишься, чтопроливаемые тобой слезы ничуть не улучшат его положения и доставят тебе лишьогорчения; знай, что твоя помощь обернется для тебя мизерным чувственнымудовольствием, между тем как твой отказ в помощи даст тебе возможность испытатьострое наслаждение. Тогда ты поймешь, что нарушаешь высший естественныйпорядок, вытаскивая из пучины бедствий тех, кого забросила туда Природа: онамудра и логична в своих действиях, и ее планы относительно человеческих существнам не дано ни постичь, ни помешать им; планы ее покоятся на неравномерномраспределении силы среди людей — отсюда неравные возможности, средства, условияи судьбы. Черпай мудрость в истории, Жюльетта, учись у древних, читай классику:вспомни императора Лициния, который под страхом жесточайшего наказания запрещалсочувствие к бедным и милосердие к несчастным. Вспомни школу греческихфилософов, которые считали преступлением попытку вмешаться в те бесчисленныеоттенки в спектре социальных групп и классов, созданном Природой, и когда твойразум достигнет моих высот, ты перестанешь оплакивать утрату в своей душедобродетели, основанной на жалости, потому что добродетельные поступки,внушаемые нам только эгоизмом, достойны лишь презрения. Давным-давно доказано,что нет ничего хорошего в том, чтобы спасти жалкого раба от несчастья, вкоторое ввергла его сама Природа, так не лучше ли раздавить в зародыше сочувствиек его страданиям и не дать ему расцвести? Запомни навсегда, что нашесочувствие, нарушающее заведенный порядок мироздания, оскорбляет Природу, исамое разумное — воспитать в себе свойства, которые позволяют спокойно ибеззаботно взирать на чужие страдания. Ах, подруга моя, будь ты в достаточноймере сильна, чтобы сделать следующий шаг, обладай ты даром получатьудовольствие при виде чужих страданий — да просто от сладостной мысли, что ониобошли тебя стороной! — ты могла бы далеко пойти и обратить усыпающие твойпуть шипы в розы. Знай же, что столь мудрые люди, как Нерон, Людовик XI,Тиберий, Вацлав, Ирод, Андроник, Гелиогобал, Рец и многие другие, строили своесчастье на аналогичных принципах, и если они могли без содрогания творить своиужасные дела, так это потому, что владели искусством употреблять зло на своеблаго. «Но это же не люди, а чудовища», — могут возразить мне. Ну что ж, ясогласна: они на самом деле были чудовищами по образу своего мышления и своегоповедения, однако с точки зрения Природы и относительно ее замыслов они былипростыми ее орудиями; одарив их жестокостью и кровожадностью, она назначила ихисполнять ее законы. Таким образом, хотя, на поверхностный взгляд и с точкизрения человеческих законов, они сделали много зла, поступали они в строгомсоответствии с Природой, чья цель — уничтожить по меньшей мере то, что онауспела создать. Нет, Жюльетта, сии достойные мужи заслуживают всяческогоуважения, так как исполняют ее желания, отсюда можно заключить, что человек,обладающий характером так называемых тиранов и деспотов или стремящийся кэтому, не только далек от злодейства, но способен обнаружить в себе источникнеобыкновенных радостей, которые он будет вкушать тем чаще, чем больше будетуверен в том, что через посредство своей жестокости или распущенности оноказывает Природе услугу, более полезную, нежели святой, употребляющий своиспособности на благие дела. Впитай в себя эти мудрые мысли, претворяй их наделе, чаще наблюдай за несчастьями других, учись с презрением и восторгом отвергатьмольбы о помощи — только так ты привыкнешь к виду страждущих, обреченных нанесчастья.

Учись и сама причинять страдания, с каждым разом все более иболее жестокие, и ты не замедлишь увидеть, что существует самая прямая связьмежду ними и сладострастным трепетом твоих нервов. Вот так, постепенно, твоячувствительность исчезнет, и ты больше не будешь предотвращать преступлений —напротив, ты будешь способствовать многим из них и немалое число совершишьсама, в любом случае ты будешь делать это с царственным спокойствием, котороепробуждает страсти и, оставляя твою голову холодной и ясной, охранит тебя отвсех напастей.

— О, милая моя Клервиль, я не могу представить вас вроли благотворительницы с подобными взглядами, хотя вы богаты несметно…

— Да, я богата, — отвечала эта необыкновеннаяженщина, — настолько богата, что никогда не считала деньги. Клянусь тебе,Жюльетта, я скорее выброшу их в воду, чем потрачу хоть один су на то, чтоидиоты зовут милосердием, милостыней или просто помощью. На мой взгляд, такиепоступки вредят человечеству, губительны для бедняков, чью энергию подавляетподобная благотворительность, а более всего опасны они для богатых, которыеполагают, будто бросив один-два франка убогому, они утверждают свое право надобродетель, хотя на деле лишь прикрывают свои пороки и поощряют чужие.

— Мадам, — произнесла я с гордостью, — вы,должно быть, знаете, какое место я занимаю в окружении министра, поэтому моивзгляды на вещи, о которых вы говорите, не многим отличны от ваших.

— Разумеется, — отвечала она, — мне известно,какого сорта услуги ты оказываешь Сен-Фону; я давно знакома и с ним и сНуарсеем, как же мне не знать привычек и слабостей этих проказников? Тыразвлекаешься вместе с ними, и это похвально, если бы я была в нужде, я делалабы то же самое и была бы счастлива, потому что обожаю порок. Но я также знаю,Жюльетта, что до сих пор ты много делала для других и очень мало для себя, еслине считать нескольких ловких краж; ты еще очень неопытна и нуждаешься впримерах и уроках, так что позволь мне наставлять тебя и вдохновлять на большиедела, если только хочешь сделаться достойной нашего круга.

— Ах, — всплеснула я руками, — я уже столькимвам обязана, умоляю: продолжайте вразумлять меня и будьте уверены, что никогдане найти вам более внимательной и способной ученицы. Я в ваших руках, я всегдабуду следовать вашим советам и ничего не сделаю без вашего ведома. Ссегодняшнего дня я буду мечтать только о том, что когда-нибудь превзойду своюнаставницу. Однако, любовь моя, мы совсем забыли о наших удовольствиях, вы мнедоставили столько восхитительных минут, но не дали возможности отплатить вамтем же; я горю желанием вдохнуть в ваше сердце искру божественного огня,который вы только что разожгли во мне.