— Хочешь, Жюльетта, чтобы я и тебя отделала так же?

— Конечно, — не задумываясь, ответила я. —Как вы могли подумать, будто я не хочу преумножить вашу радость? Нецеремоньтесь, бейте меня, вот вам мое тело, все мое существо в вашемраспоряжении.

— В таком случае, — сказала она, — забирайсяна плечи самой юной из этих мерзавок, а пока я буду тебя стегать, трое другихбудут исполнять мои указания. Берите розги — сказала она им. — Вотты, — указала на самую стройную, — будешь первой. Слушай менявнимательно: ты должна встать на колени передо мной сзади и громко, свосторгом, расхваливать мою попку, потом раздвинешь мои пухленькие щечки изасунешь свой язык как можно глубже в заднюю мою норку, а пальцем будешьмассировать клитор. После этого встанешь и с ругательствами выдашь мне двесотни ударов — вначале не очень сильных, а потом все сильнее и сильнее. Это жеотносится ко всем остальным: вы будете делать это по очереди. Итак, вперед,рабыни!

Одной рукой Клервиль терзала ягодицы девочки, на чьих плечахсидела я, а другой порола меня совсем нешуточным образом; в то же самое времяостальные наши помощницы в точности следовали ее указаниям, и великая распутница,спеша насладиться всем, что было в ее распоряжении, поочередно целовала незанятых в данный момент девушек. Исполосовав меня до крови, эта жестокаяблудница расцеловала и жадно облизала все следы своей страсти, и, получивназначенное число ударов, велела сменить положение.

На колени встала самая старшая; Клервиль сильно прижаласьвлагалищем к ее лицу и принялась тереться своими нижними губками и клитором оее нос, рот, глаза, поминутно исторгая семя на ее лицо. Две девушки — однасправа, вторая слева — нещадно пороли мою подругу, а та, сжимая в каждой рукепо связке розог, отыгрывалась на двух других услужливо подставленных задницах;я стояла на плечах нашей коленопреклоненной служанки, и Клервиль, впиваясьгубами в мою вагину, испытывала свой полноценный оргазм, который сопровождалсясдавленными стонами, конвульсиями и был, пожалуй, самым сладострастным, самымнеистовым и продолжительным из всех, что я встречала за всю свою жизнь.

— О Господи, как же это чудесно! Давайте жепродолжим! — вскричала она, не успев перевести дыхание. — У меняпошла сперма, поэтому я не могу терять времени. Не останавливайтесь, рабскиедуши: лижите, сосите, порите и ласкайте меня, сколько хватит сил!

Самую старшую положили на кушетку, я уселась на ее лицо,склонилась вперед, и голову мою обхватили сильные бедра Клервиль. Я сосала еевагину, снизу сосали меня, а самая юная подставляла свои ягодицы поцелуямнаставницы, которую третья содомировала искусственным органом; еще одна, самаягибкая из четверых, пальцем массировала клитор Клервиль и одновременнопредоставляла в ее распоряжение свои прелести. Таким образом нашараспорядительница получала все мыслимые удовольствия сразу: наслаждаласькрасивейшим задом одной из участниц, вторая лизала ее влагалище, третьясодомировала ее, четвертая ласкала клитор.

Через несколько минут, прошедших в безумных ласках, онаобратилась ко мне: — Знаешь, Жюльетта, я возбуждена до крайности, мненеобходима хорошая встряска, и верное средство для этого — самые грязные иотвратительные ругательства, какие вы знаете. Вы что, сучки, совсем оглохли?

Тут случилась неловкая заминка, так как мои девушки, взятыеиз самых добропорядочных семейств и занимавшиеся распутством только в моемобществе, просто-напросто не знали тех эвфемизмов, которые могли усладить слухКлервиль; тем не менее они сделали отчаянную и, конечно, неудачную попытку, имне пришлось прийти им на помощь: я принялась осыпать градом оскорбленийВсевышнего, в чье существование либертина верила не более, чем я. Посколькуязык мой переключился на другой род деятельности, служанка, которая ласкала доэтого Клервиль, заменила меня и стала лизать ей влагалище, я же сосредоточиласьна богохульстве и покрыла каждого из христианской троицы таким отборным матом,какого они не слышали за всю свою жизнь. Лесбиянка беспрерывно постанывала,громко вздыхала, однако извержение все не наступало, поэтому снова пришлосьменять позы. Я не видела более величественного, более прекрасного ивозбуждающего зрелища, нежели эта необыкновенная женщина в заключительной стадииритуала, и пожелай художник изобразить богиню сладострастной любви, лучшемодели он бы не нашел: она обхватила руками мою шею, крепко прижалась к моейгруди и четверть часа сосала мне язык, заставив девушек целовать себе ягодицы,сплошь покрытые ярко-красными следами порки и составлявшие восхитительныйконтраст с алебастровой белизной остального тела.

— Клянусь трижды великим божеством содомитов илесбиянок, — бормотала она, дрожа все сильнее, — мое влагалищеклокочет как разъяренный вулкан, Жюльетта, в таком состоянии я способна на все,нет на свете такого преступления, которое я не могла бы совершить прямо сейчас,не сходя с места. Ах, любовь моя, шлюха моя ненаглядная, любимая моянаперсница, я безумно люблю тебя и в твоих объятиях хотела бы провести остатокжизни… Ах, Жюльетта, признайся, что нет ничего приятнее в злодействе, чембезнаказанность, деньги и хорошее здоровье. Я прошу тебя: придумай что-нибудьнеслыханное, что-нибудь чудовищное и мерзкое…

Я еще раньше заметила, что особенно сильно возбуждает еесамая юная из служанок и шепотом спросила:

— Вы не хотели бы замучить ее до смерти?

— Нет, — прошептала она в ответ, — это мне неподходит: я не имею ничего против того, чтобы всласть поиздеваться надженщиной, но убить ее… Словом, я предпочла бы мужчину. Только мужчинывдохновляют меня на настоящую жестокость, я хочу мстить им за все, что они снами делают, пользуясь правом сильного. Ты не представляешь, с какой радостью яубила бы самца, любого самца… Боже мой, с каким восторгом я бы его пытала; янашла бы медленный, верный и мучительнейший способ умертвить его. Ты в своевремя сама узнаешь это наслаждение, а пока, увы, у тебя в доме нет мужчин,поэтому давай закончим наш вечер обычными упражнениями похоти, раз уж нетвозможности завершить его настоящим злодейством.

В конце концов изощренное распутство истощило ее в тотвечер: она искупалась в ванной, наполненной розовой водой, высушилась,побрызгала на себя духами и завернулась в прозрачный, открытый во многих местаххалат, после чего мы сели ужинать.

Клервиль была настолько же неподражаема за столом, как и впостели, настолько же требовательна и оригинальна в еде, как и в наслажденияхплоти; она питалась только мясом птиц бойцовых пород, которое следовалоочистить от костей и затем подать в различных причудливых формах; пила онаобыкновенно подслащенную воду, в которую, независимо от времени года,добавлялся лед, и в каждый бокал этого напитка она капала двадцать капельлимонной эсенции и вливала две чайных ложки экстракта цветов апельсина; она никогдане прикасалась к вину, но потребляла большое количество кофе и ликеров; ела оначрезвычайно много и из более, чем пятидесяти стоявших на столе блюд непропускала ни одного. Заранее предупрежденная о ее вкусах, я лозаботилась отом, чтобы угодить всем ее желаниям. Эта очаровательная дама, привыкшая —всегда и всюду, где и когда это возможно — не отступать от своих правил ипривычек, рекомендовала мне их с такой доброжелательной настойчивостью, что ятакже полюбила подобную диету, не считая, однако, ее воздержания что касаетсявина: я до сих пор имею такую слабость и, без сомнения, сохраню ее до концасвоих дней.