На следующее утро 25 августа 1942 г. Модель выделил мне «Шторьхи» для полета в мою дивизию. Прежде я побывал в Дубровке (юго-западнее Ржева), где доложил о себе генерал-лейтенанту Вайсу, командующему 27-м корпусом. Тогда я не знал его близко. Разговор был кратким. Затем на «Хорьхе» я поехал в Строении, где непрерывно гремела канонада. Я нашел среди руин деревни штаб 129-й пехотной дивизии. За столом сидел, склонившись над картами, начальник оперативного отдела штаба майор Ратгенс. Из блиндажа вышел генерал-майор Суше, который командовал дивизией последние три дня. Он был командиром 427-го пехотного полка. До этого на протяжении нескольких лет он был адъютантом фельдмаршала фон Клюге, который освободил его от этой должности незадолго до производства его в генерала и отбытия на фронт. Я не знал никого в дивизии.

Ратгенс доложил мне о положении дел, после того как он рассказал подробности того, как генерал-лейтенант Риттау вместе со своим адъютантом майором Маршнером 22 августа у деревни Мартиново[117] был подорван гранатой в своем «Фольксвагене». По желанию генерал-полковника Моделя они были похоронены на кладбище в Борисово. Спустя длительное время я смог посетить их могилы. Все представители дивизии собрались, чтобы отдать им последние почести.

С волжского плацдарма из-под Ржева на юго-восток планировалось нанести удар в направлении Вязьмы и Смоленска. Дивизия ежедневно находилась под огнем артиллерии и отбивала танковые атаки.

Генерал-полковник Модель перебрасывал сюда по железной дороге все новые батальоны, которые задействовались там, где в них была первоочередная потребность, независимо от их принадлежности к полкам и дивизиям. Я обнаружил здесь только два из девяти батальонов, входивших в 129-ю пехотную дивизию. На правом фланге 9-километрового участка обороны дивизии в лесистой местности на переднем крае обороны находились две ее саперные роты.

Основу дивизии составлял артиллерийский полк под командованием полковника Вюстенхагена. Его батареи два дня назад прямой наводкой уничтожили прорвавшиеся русские танки. Пока Ратгенс мне это рассказывал, нашу щель постоянно сотрясали разрывы снарядов. Это работала расположенная на расстоянии 4 км от нас русская батарея, регулярно обстреливавшая Строенки. Ратгенс, молодой и энергичный, в прошлом артиллерист, производил наилучшее впечатление. Однако я не согласился с его распоряжением не допускать ко мне референтов – военного судью, дивизионных врача, ветеринара и интенданта, не принимавших непосредственного участия в боевых действиях. Имея опыт командования, я представлял себе, какую важную роль они могли сыграть. Теперь я мог позволить себе немного поспать. Блиндаж был высотой 1,60 м, входить в него можно было только пригнувшись. В нем была печь и койка.

Я побывал у полковника Вюстенхагена, отважного служаки, затем у полковника Вебера, командира 41-го пехотного полка, на его командном пункте, выдвинутом на километр вперед от нашей оборонительной линии. Вебер доложил, что удалось отразить все танковые атаки противника. Поблизости я обнаружил захоронение русских танкистов, многие из них были сильно обгоревшие. В наступавших сумерках едва можно было различить передовую линию. Здесь я приказал оборудовать для меня пункт наблюдения, где постоянно находились полевой жандарм и телефонист. Я ежедневно посещал его на протяжении следующих недель утром или после обхода позиций вечером, чтобы иметь истинное представление о положении наших войск. Уже через несколько дней я на месте докладывал генерал-полковнику Моделю о сложившейся обстановке, показывал расположение наших и вражеских частей. Затем, чаще всего без провожатого, шел к Веберу и Суше, чтобы выяснить их мнение о сложившейся обстановке и затем сделать сообщение для штаба.

Начальник оперативного отдела штаба дивизии «Великая Германия» майор фон Хобе провел рекогносцировку местности, чтобы выяснить возможности контрнаступления. К вечеру опять загрохотала русская артиллерия, а затем последовали оглушительные залпы «катюш».

Ранним утром 27 августа я поехал на САУ через Табаково[118]в 1-й батальон 41-го полка под командованием капитана Карста, затем во 2-й батальон капитана Ланга. Их командные пункты находились под постоянным минометным огнем. Их командиры доложили о положении на передовой, где оставались только одиночные стрелковые окопы, снабжение личного состава осуществлялось только по ночам. Несмотря на это, солдаты ощущали превосходство над русской пехотой. Они были благодарны помощи пикирующих бомбардировщиков Ю-87 «Штука», не дававших возможности продвинуться вражеским танкам. Несравненные немецкие зенитные орудия были музыкальным сопровождением грохочущим и ревущим стальным чудовищам, сгоравшим в пламени боя.

Когда я вернулся, Ратгенс сообщил, что его навестил дядя фельдмаршал фон Клюге, поздравивший его с днем рождения. Командующий признал успехи дивизии в обороне, стоявшей на самом ответственном ее участке. Он оценил соотношение наших сил к русским как 1 к 10.

Каждый день я бывал в батальонах и артиллерийских подразделениях, иногда передвигаясь в седле. 29 августа русский Т-34 прорвался через наши оборонительные линии к самому блиндажу генерала Суше. Механик-водитель повернул ствол орудия назад, вылез из танка и сдался. Наш водитель-резервист, перегоняя танк, застрял в болоте, и в последующие дни он служил нам только как артиллерийское орудие. Чтобы использовать его на ходу, требовалось больше горючего, чем у нас было. Случай давал повод для серьезной проверки противотанковой обороны. Насколько далеко противник мог проникнуть в глубь нашей обороны, прежде чем в дело вступят наши противотанковые орудия?

Не все было в порядке у истребителей танков с наблюдением, диспозицией и готовностью к открытию огня. Их командир не был готов к решительным действиям. Он был снят со своей должности. Дивизионный врач ходатайствовал о награждении Железным крестом некоторых офицеров медицинской службы. Среди кандидатов был и он сам. Подобное мероприятие в целом было недопустимо и неправильно. Отличившимся офицерам санитарной службы полагались такие же награды, как и боевым офицерам. Так, лейтенанту медицинской службы доктору Бладу из артиллерийского полка был вручен Железный крест 1-й степени.

3 сентября представилась печальная возможность посетить дивизионный медицинский пункт в Дубакино[119], чтобы присутствовать при погребении подполковника фон Штрота, командира 428-го пехотного полка, павшего под Ржевом. Могила была вырыта на деревенском кладбище среди русских могил. Дивизионный священник подвел меня к простому деревянному гробу, где лежало тело моего командира полка. Здесь я познакомился с генерал-лейтенантом Гроссманом, командиром 6-й пехотной дивизии, с которым впоследствии я участвовал в обороне Ржева.

Там встретились в первый раз командиры батальонов 428-го пехотного полка. Затем я побывал в дивизионном медицинском пункте, сюда ежедневно поступало до двухсот раненых. Поскольку они не могли ходить, их невозможно было сразу отправить в тыл, и раненые лежали на охапках соломы в деревянных русских избах. По предложению батальонного командира я представил к награде Железным крестом