1-й степени одного тяжелораненого храброго унтер-офицера, который накануне участвовал в контратаке, где была полностью уничтожена рота противника. Возможно, это была последняя радость, которую ему можно было доставить. Он умер на следующий день.

Затем дивизионный врач предложил перенести медицинский пункт дивизии на 5 км дальше в тыл, разместив его позади лесного массива, потому что русские продолжали вести обстрел Дубакино из тяжелых орудий и, по словам врача, существовала реальная угроза для жизни врачей и раненых. Но это были лишь отдельные случайные перелеты, которые не могли заставить меня перенести на слишком большое расстояние столь важное медицинское учреждение. Большая часть тяжелораненых могла не перенести транспортировки. К несчастью, несколько дней спустя 8 сентября 1942 г. случайное попадание перелетевшего снаряда привело к гибели четырех врачей. Мне было морально тяжело. Но медицинский пункт в интересах раненых должен был остаться здесь вблизи передовой. На протяжении последующих недель оборонительной битвы больше не случалось подобных потерь.

Наконец, еще одно обстоятельство заставило меня попытаться уговорить дивизионного врача, чтобы он попросил об увольнении. Я наблюдал, как в ночное время обозные машины доставляли на передовую продовольствие и боеприпасы. По сравнению с боевыми частями, испытывавшими нехватку солдат, в обозе находилось поразительно много военнослужащих. В случае легкого заболевания эти люди обращались за помощью к батальонным врачам на передовой. Это переполнило чашу моего терпения. Батальонные врачи целый день находились под вражеским огнем, ежечасно принимали раненых солдат, и они могли найти лучшее применение своим способностям, чем принимать по ночам еще и этих ходячих больных. Дивизионному врачу не удалось привлечь для решения этого вопроса врачей из других подразделений, например санитарных рот. Теперь он – в прошлом врач-гинеколог – уезжал на родину, так и не получив Железный крест.

Дивизионный интендант сообщил мне в телефонном разговоре, что случайное попадание снаряда уничтожило весь запас алкоголя в дивизии. Этому было трудно поверить, но оказалось, что это действительно так. Бутылки с вином хранились в сарае при продовольственном управлении. Я обнаружил только осколки в луже благородной влаги. Не доверять больше не было причин. Напротив, я был глубоко благодарен советнику интендантства доктору Залендеру за его замечательную работу, который делал для дивизии больше, чем позволяли его силы.

В лице погибшего майора Маршнера дивизия лишилась адъютанта. Согласно правилам назначениями занимался отдел кадров. Мне было предложено несколько кандидатур, людей преклонного возраста. Здесь, на фронте, место адъютанта было не за канцелярским столом, но, как учил нас Гудериан и понимал это я, был обязан постоянно находиться рядом с командиром дивизии. Адъютант сопровождал его во всех поездках, чтобы вовремя дать ему совет: кого следует наградить, кто заслуживает отпуск, а кого нужно заместить по должности, и занимался еще многими подобными делами. Канцелярскую работу за него выполнял его писарь, фельдфебель. Я выбрал для начальника материально-технической части штаба из собственного окружения помощника и офицера для поручений. Это был капитан Мёллер, в прошлом владелец отеля из Лауенбурга в Восточной Померании. Он отличался требовавшимся для этой должности знанием людей, уверенной и тактичной манерой обхождения, вел письменную отчетность, от которой не страдала его основная задача – быть моим провожатым и советником. Он был утвержден отделом кадров.

Район обороны дивизии представлял собой холмистую местность, поросшую кустарником; на правом фланге, где обстановка была спокойной, был болотистый густой лес. На левом фланге, который без перерыва атаковали русские танки, простирались широкие, прежде, вероятно, ухоженные поля. Русские использовали подбитые, не способные передвигаться танки в качестве огневых позиций пулеметов. Они стояли здесь и там среди высокой травы и нескошенных хлебов. Каждый день из деревень Лышево и Векшино[120] выезжали все новые танки с пехотой на броне, которые уничтожались нашей авиацией или артиллерией.

Это стало привычным, и, если только не было необходимости в поддержке наших действий в обороне, в бой приходилось вступать очень редко.

У Табаково по дороге к капитану Карсту, командиру 1-го батальона 41-го пехотного полка, я вручил Железный крест 1-й степени истребителю танков, который подорвал прорвавшийся Т-34 с помощью магнитного заряда. Здесь я впервые попал под обстрел реактивных минометов, буквально прижавших нас к земле. Я долго сидел в бункере капитана Ланга, командира 3-го батальона 41-го пехотного полка, под яростным минометным огнем, который даже гасил свечи. Прежде здесь было очень спокойно. И только потом я подумал, а не был ли причиной для этого ураганного огня мой приезд сюда на фронт на «Фольксвагене». Когда русские услышали шум мотора, они отреагировали на это. Возможно, сыграл свою роль и мой громкий голос.

Корпус послал эскадрон самокатчиков под командованием ротмистра фон Зейдлица, чтобы закрыть брешь по фронту. После нашей артподготовки в 4 часа утра была предпринята удачная контратака, и передовая линия обороны, примыкавшая к 41-му пехотному полку, была передвинута на небольшое расстояние вперед. Я был там в 5 часов и затем встретился с капитаном Кёнигом, командиром 2-го батальона 41-го пехотного полка, который оборудовал свой командный пункт в подбитом штурмовом орудии, в котором приходилось протискиваться снизу. Когда наши танки выехали на вязкое глинистое поле, русские из противотанковых орудий открыли по ним огонь. На штурмовом орудии нас доставили назад на командный пункт.

Я все еще страдал от последствий дизентерии, которой переболел в 1914 – 1915 гг. Меня слабило постоянно днем и ночью, что отнимало у меня силы, да и гигиенические условия оставляли желать лучшего. Опиум как панацея не помогал, диетическое питание – рис – приносило больше пользы. Вместо бобовых его прописал мне доктор Блад.

Бывая в штаб-квартире корпуса, я не забывал навещать начальника корпусной связи подполковника Хубера, который в Первую мировую войну был командиром отделения в моем взводе.

5 сентября командующий дивизией генерал пригласил на свой день рождения. К сожалению, помешали дела. В полдень на моем командном пункте появился генерал-полковник фон Грайм, командующий 2-м воздушным флотом. Он был недоволен тем фактом, что 129-я пехотная дивизия слишком часто запрашивает воздушную поддержку. Я наглядно обосновал ее необходимость. Офицер при штабе дивизии, ответственный за связь с авиачастями, сидел в бункере за насыпью и видел наступавшие русские танки у деревни Векшино. Я просил офицера связи вызвать эскадрилью пикирующих бомбардировщиков, которая появилась в нужное время. Одна машина пикировала вслед за другой, поджигая русские танки; наступление пехоты было также сорвано. Генерал-полковник наблюдал за полем боя из бинокля, затем, при отъезде, сказал на прощание, что теперь 129-я дивизия может обращаться за воздушной поддержкой в любое время.

Строенки находились под постоянным огнем. Модель приказал, чтобы я ни