– Уеду в Америку, – сказал Яков Маркович. – Или в Австралию.

– Вы и вправду материалист, – сказала я. – Прекрасный ответ. Спасибо вам. Буду у вас учиться.

Скрипнула дверь. Я обернулась. На пороге стоял папа. В руке он держал карманные часы.

– По-моему, вы немножко перерабатываете, – обратился он к Якову Маковичу.

– Да, да, – сказал тот, сунул в портфель тетрадку и книгу Чехова, встал из-за стола.

Я хотела попросить у него, чтобы он оставил книжку до следующего раза, но раздумала. Папа протянул Якову Марковичу конверт. Тот сказал: «Благодарю», – заглянул в конверт, пошебуршал в нем пальцем, потом перегнул его пополам и засунул во внутренний карман своего сюртучка.

Смешно, но папа всегда давал ему деньги в конверте. И другим учителям тоже. Для этого у папы в письменном столе лежала целая пачка конвертов, штук сто, наверное. Или даже двести.

– Ну и каковы ваши дальнейшие планы, моя милая? – спросил папа, когда Яков Маркович ушел и Генрих, слышно было, прикрыл за ним дверь.

– Отчего на «вы»? – спросила я.

– Ты же теперь самостоятельная девица! Шляешься неизвестно где. Вернее, мне-то как раз известно где.

– Откуда тебе известно?

– Филер в нашем городе стоит всего пять крон в день, – сказал папа.

– Там не было никаких филеров, – сказала я. – Что, господин Фишер наябедничал?

– О, – удивился папа, – господин Фишер затесался в нашу компанию?

Мне показалось, что папа хочет меня посильнее запутать. Он явно притворялся, что первый раз слышит о господине Фишере, вернее о том, что господин Фишер провел эту ночь на улице Гайдна, номер пятнадцать. А может быть, и нет. Но мне почему-то расхотелось разбираться в этих хитростях. Мне вдруг показалось, что это совершенно неважно. Знает папа, где я была, – не знает. Фишер ему донес или кельнер? Или Анна с Петером? Или в самом деле у него в кустах сидел какой-то зоркий наблюдатель – мне стало совершенно безразлично. Однако на вопрос про Фишера все-таки надо было что-то ответить. Я, неопределенно улыбнувшись, сказала:

– Ну как же, он ведь твой поверенный в делах? То есть некоторым образом наш поверенный. Вот он и замешался. Ты его сам замешал, папочка. Давай лучше составим список приглашенных.

– Куда? – удивился папа.

– Ничего себе! – возмутилась я. – На мой день рождения! Мне тридцатого мая исполняется шестнадцать лет, ты что, забыл?

– Никоим образом, – сказал папа. – Приглашения уже разосланы. Вот, пожалуйста. Иди сюда.

Я пошла за ним. Мы прошли не в его комнату, а в дедушкину. Он достал из шкафа стопку бежевых прямоугольников из тонкого картона. «Глубокоуважаемый…» и много-много точек. И ниже «Адальберта-Станислава Тальницки унд фон Мерзебург имеет честь пригласить вас на обед по случаю своего шестнадцатилетия. К приглашению присоединяется ее отец Славомир-Рихард Тальницки». И внизу адрес какого-то ресторана с неизвестным мне названием.

– Где это? – спросила я.

– Это вместо «спасибо», – сказал папа. – Это в парке. Очень хорошее место. Новое. Прямо над рекой. Надеюсь, что дождя не будет. А хоть бы и дождь. Там будет шатер. Мы же с тобой говорили про шатер – вот, пожалуйста.

– Спасибо, – сказала я.

Конечно, по всем правилам я должна была броситься папе на шею, расцеловать его и радостно завизжать: «Спасибо, папочка! Какая прелесть! Какое чудо! Шатер в парке, над рекой! Это лучший подарок! Как я тебя люблю!» Но у меня совершенно не было настроения. У меня мысли уезжали куда-то в сторону. Я думала про госпожу Антонеску, про войну, про маму, юного итальянского князя и про господина Фишера тоже. Про этих двух последних особо. Потому что они один за другим мною, извините за выражение, побрезговали. Папа смотрел на меня очень внимательно, держа в руках пригласительный билет, проводя его углом по пальцам левой руки, как будто играл на гитаре такой специальной костяной штучкой. Забыла, как она называется. Знала, но забыла. Он так долго и так внимательно на меня смотрел, что я все-таки собралась с силами, радостно заулыбалась, бросилась ему на шею, поцеловала в обе щеки и закричала:

– Папочка, спасибо! Как чудесно! Шатер на берегу реки! Какой чудесный подарок!

Папа отстранил меня и совершенно серьезно спросил:

– Что с тобой? Ты что, белены объелась?

Фу, какое грубое выражение!

– Прости, – сказала я.

– Может быть, ты спросишь, кого я пригласил?

– Я абсолютно в тебе уверена, – сказала я. – И вообще, это не только мой праздник, но и твой тоже. Твоей дочери исполняется шестнадцать, и я не сомневаюсь, что ты пригласил тех, кого нужно пригласить.

Папа уселся на диван и сказал:

– К сожалению, фокус с продажей имения не получился. Части имения, я имею в виду. Что-то странное на земельном рынке. Никому ничего не нужно – ни богачам, ни беднякам, ни мужикам, ни фабрикантам. Веришь ли, я был готов на огромный дисконт. Никакого впечатления.

– Скажи, – спросила я, – а вот тот ремонт, который ты затеял – этот тоже для продажи?

– Бог с тобой, – замахал руками папа, – Бог с тобой! Я хотел продать только треть земли, ну половину в самом крайнем случае. Но наш дом всегда останется нашим.

– А теперь и вся наша земля тоже останется нашей? – уточнила я.

– Да, – сказал папа, – к сожалению.

– К счастью! – сказала я.

У меня камень с души окончательно свалился. Дышать стало легко и приятно. Господи, а я и не знала, что я, оказывается, так привязана к этому вытянутому пятиугольнику на карте нашего уезда!

– Папочка, – сказала я, – я в самом деле счастлива! Я ужасно не хотела, чтобы ты продавал наше имение. Сама не знаю почему. И вот теперь все обошлось. Господи, как хорошо! Это правда мне самый лучший подарок!

– А хочешь, – сказал папа, – я переведу это имение на твое имя и ты будешь хозяйкой здешних мест?

– Хочу, – сказала я.

Папа несколько дернулся. Наверное, он ждал, что я закричу «Что ты! Что ты!»

– Конечно хочу, – повторила я, – но не сейчас. Сейчас мне это как-то страшновато. Спасибо тебе, папа. Мы обязательно это сделаем, но теперь, после моего согласия – когда ты сам этого захочешь. Сочтешь нужным, своевременным и все такое.

Папа немножко успокоился и стал помедленнее щелкать уголком приглашения по своим пальцам.

– Хорошо, – сказал он, – хорошо. А я, признаться, хотел сделать тебе вот такой подарок.

– Что ты, папочка! – сказала я. – Извини, может, это звучит непочтительно, но вынуждена возвратить тебе вопрос насчет белены. Мне ведь всего шестнадцать! Как можно помышлять о таком? О таком подарке для совсем еще маленькой девочки, в сущности…