то были и Соловки, он восхотел до конца разделить судьбу со своим народом. О. Павел органически не мог и не хотел стать эмигрантом в смысле вольного или невольного отрыва от родины, и сам он и судьба его есть слава и величие России, хотя вместе с тем и величайшее ее преступление».

Но «Соловки» для отца Павла начались задолго до самих Соловков.

Сотворение материи

Пореволюционные годы стали для Флоренского и его семьи временем крайней нужды: церковное служение, преподавание в раздробленной Духовной академии были эпизодичны, к деятельности по сохранению культурного наследия Лавры отца Павла привлекали всё реже, читать лекции во ВХУТЕМАСе предложат чуть позже. Спасением оказались университетское образование Флоренского и его ещё с детства тяга к изобретательству. Пригласили на небольшие часы в Сергиевский институт народного образования. Недолго, но весьма продуктивно ему довелось работать с Огневым над созданием сверхточного микроскопа, о чём отец Павел опубликовал статью в «Технико-экономическом вестнике».

Москва в эту пору стала основным местом действия Флоренского. Если в молодости от Москвы он «скрылся в Посаде», то теперь затерялся в Москве, что после спасения главы преподобного Сергия было благом: как птица, притворившись подранком, уводит опасность от птенцов, так Флоренский старался отвести пристальные очи от святыни, от места её хранения, привлекая основное внимание к себе, своей деятельности. Но всё же для хотя бы скромного достатка семьи нужна была стабильная работа.

Однажды в Сергиевом Посаде добросердечная и странноприимная тёща Флоренского Надежда Петровна завела в дом трёх паломников, попросившихся попить чаю после посещения Лавры и скита Параклит. Люди интеллигентного, профессорского вида скромно сели за стол, разложили нехитрые припасы, дождались самовара. Гостей с любопытством начала разглядывать дочь Флоренского Ольга — ещё совсем малютка. Встала перед незнакомцами и вдруг жалобно затянула:

— Я бенная, голонная… Дайте мне покушать…

В ответ улыбки и добродушный смех. Ловкие руки подхватили, усадили на колени, насыпали на столе перед девочкой гору из конфет, баранок, изюма.

В этот момент вернулся домой отец Павел. Заговорил с гостями. Его главным собеседником стал тот, что держал на коленях Олечку. Познакомились, завязался живой диалог. Казалось, они говорили на неведомом простому человеку языке: мудрёные слова — что-то о приборах, технике. Собеседники легко понимали друг друга, попеременно подхватывали общую мысль, кивали, смотрели друг на друга горящими глазами.

Тот, с кем Флоренский завёл такой разговор, оказался инженером, химиком, директором Орехово-Зуевского завода «Карболит» Василием Ивановичем Лисевым. Их встреча с отцом Павлом не была случайной. Узнав, что в Сергиевом Посаде в крайней нужде живёт иерей Павел Флоренский, по светскому образованию математик и физик, преподаватель в местном педагогическом институте самых разных дисциплин: от методики геометрии и топологии до астрономического мировоззрения и истории материальной культуры, Лисев с товарищами специально отправился в город Преподобного, чтобы пригласить Флоренского на «Карболит» — крупнейший производитель отечественной пластмассы.

Осенью 1920 года Флоренский приступил к работе в московском филиале завода: сначала был консультантом, а затем уже заведующим испытаниями заводской продукции и заведующим научно-техническими исследованиями. Профессиональные взаимоотношения Флоренского и Лисева быстро переросли в дружбу. Отец Павел всегда был желанным гостем в его доме близ Ярославского вокзала. Не желая стеснять мать и сестру, живших тогда в Москве, Флоренский, пока не получил служебной квартиры, чаще ночевал именно у Лисева.

Отец Павел увидел в нём особого человека, что соединял, казалось бы, несоединимое и разрушал многие стереотипы. Добрый, хлебосольный, щедрый и одновременно предприимчивый, оборотистый, наделённый административным и коммерческим талантом. Человек, богатевший не от корысти, а по Божьему произволению: «Богу угодно, чтобы Василий Иванович богател — ибо он в Бога богатеет — и сейчас же тратил, ибо он в Бога и тратит».

Убедившись в уникальном уме и редком энциклопедизме Флоренского, Лисев стал хлопотать о введении его в научно-технический аппарат Высшего совета народного хозяйства. В январе 1921-го Флоренский вошёл в Карболитную комиссию ВСНХ, где отвечал за научно-технические изделия. Оперативно разработав план по исследованию высоковольтной изоляции, Флоренский сосредоточился, главным образом, на техническом и химическом отделах Главэлектро ВСНХ. В те годы там можно было увидеть такую картину: огромная комната, в ней за рабочими столами трудятся человек пятьдесят, и среди них, как и прочие, за рабочим столом сосредоточен некто в рясе и с наперсным крестом. Для непосвящённого это изумление, нонсенс, для всех вокруг — дело привычное. Ведь Павел Александрович — незаменимый сотрудник, он решает самые сложные производственные задачи, уважение к нему огромно.

Но ещё сильнее оно возросло после VIII Всероссийского электротехнического съезда. Организованный в октябре 1921 года в Москве, в Политехническом институте, он вёл своё преемство от подобных съездов начала века. Флоренский был заявлен на съезд от Главэлектро. Подготовил доклад «Вычисление электрического градиента на витках обмотки трансформатора». В назначенный день вышел выступать, облачённый в подрясник и скуфью. В зале растерянный шепоток: «Поп за кафедрой…» Но вот — яркие тезисы, стройные доказательства, термины и формулы, удивительная глубина и парадоксальность мышления. Этот «поп» потряс маститых технарей. После выступления у него просят рукопись доклада, его зовут преподавать в Петроградский политехнический институт: обещают достойный заработок и жильё.

Несмотря на то что впоследствии доклад в «Материалах» съезда не опубликуют, в научном сообществе Флоренский будет признан одним из ведущих электротехников страны. Сам он воспримет это как новый жизненный перелом, как новое предназначение, указанное Богом, о чём напишет в дневнике: «В Академию я пришёл ради соединения светского общества с духовным, желая войти в духовное, как представитель светского, а теперь в рясе я выступаю, желая войти в светское как представитель общества духовного — и потому слава эта есть слава Божия».

Электротехнический съезд активно обсуждал план ГОЭЛРО. Это была поистине грандиозная затея новой власти. Да, о подобном грезили ещё в царские времена, но возможность воплощения, государственная воля появились именно теперь. «Электрификация всей страны» — это не просто «лампочка Ильича» в каждом доме. Это революция, прорыв в производстве, экономике, повседневной жизни, новый тип главенствующей энергии, который меняет и научные, и философские представления. Флоренский понимал это как никто другой.

В эти годы Флоренский развивает концепцию «органопроекции» немецкого философа Эрнста Каппа, согласно которой человек, создавая различные орудия труда, приборы, механизмы, берёт за образец организмы живой природы и собственное тело. Например, тиски и клещи подобны челюстям, рычаги — конечностям, телескоп и микроскоп — глазу, мехи в музыкальных инструментах — лёгким, насос — сердцу, железобетонные сооружения — костной ткани, инкубатор — материнской утробе. Этим человек как бы расширяет границы самого себя, проецирует собственное тело в мир, становится способным объять прежде необъятное. Микрокосм человеческого организма становится макрокосмом. И рождение первой природы, и создание второй