От регулярных поливов и подкормки на грядках выросла густая трава. Но от культивирования культуры до ее возрождения в природе предстоит пройти еще долгий путь. Эффективность реставрационной экологии зависит от множества факторов: состава почва, наличия насекомых, патогенных бактерий, травоядных животных, конкурентов. Помимо прочего, у священной травы есть еще и свои предпочтения при выборе места жительства, и порой они не совпадают с мнением ученых. Самое энергичное восстановление растений происходит там, где обитают изготовители корзин. Взаимодействие – ключ к успеху. Когда о священной траве заботятся и относятся к ней с уважением, она процветает. Но если взаимоотношения не складываются, не будет и травы.

То, о чем я говорю, гораздо больше, чем восстановление экологического баланса, это реставрация отношений между растениями и людьми. Наука достигла определенной глубины понимания, как нужно восстанавливать экосистемы, но наши эксперименты сосредоточены на материальном аспекте – на показателе кислотности почвы и гидрологии, – совершенно не принимая во внимание духовный. Между тем нам следовало бы обратиться к мудрости Благодарственного обращения, чтобы понять, как объединить оба эти аспекта. Ведь мы мечтаем о том времени, когда земля будет благодарна людям.

Мы возвращались к дому, мечтая о том, как здесь будут проходить занятия по плетению корзин. Возможно, научить этому могла бы Тереза, отправляясь со своей внучкой в поля, где она помогала высаживать священную траву. В Канациохареке есть сувенирный магазин, который открыли, чтобы поддержать местных жителей. В нем много книг и прекрасных изделий народных промыслов: расшитые бисером мокасины, ажурные резные изделия из оленьих рогов и, конечно, корзины. Том открыл дверь, и мы вошли внутрь. В неподвижном воздухе стоял аромат сладкой душистой травы, свисавшей со стропил. Разве можно передать его словами? Благоухание свежевымытых волос мамы, которая прижимает тебя к себе; меланхоличный аромат уходящего лета, плавно переходящего в осень; запах воспоминаний, заставляющих на мгновенье закрыть глаза, чтобы продлить этот миг.

В юности никто не говорил мне, что, подобно мохавкам, народ потаватоми почитает сладкую траву как одно из четырех священных растений. И я не знала, что это растение первым появилось на Матери-Земле, а люди стали заплетать его в косичку, как волосы своей матери, дабы продемонстрировать свою заботу и любовь. Те, кто передавал это предание из уст в уста, не добрались до меня по развороченному культурному ландшафту. Наша история была украдена в Карлайле.

Том подошел к книжной полке, выбрал толстый том в красном переплете и положил на прилавок. «Индейская ремесленная школа. Карлайл, Пенсильвания. 1879—1918 гг.». В конце книги длинный список имен на нескольких страницах: Шарлотта Большое Дерево (мохавк), Стивен Серебряные Копыта (онейда), Томас Заботливая Лошадь (сиу). Том указывает на имя своего дяди. «Вот почему мы это делаем, – говорит он. – Карлайл наоборот».

Я знаю, что имя моего деда тоже занесено в эту книгу. Я веду пальцем по длинной колонке имен и останавливаюсь. Аса Стена (потаватоми). Мальчик из Оклахомы, девяти лет от роду, который собирал орехи, был отправлен на поезде через прерии в Карлайл. Далее следует имя его брата, дяди Оливера, который все же сбежал домой. Но Аса не бежал. Он стал одним из тех, кого можно назвать потерянным поколением, кто так никогда и не смог вернуться домой. Он искал свое место в жизни, но после Карлайла ничего толком не умел, поэтому и поступил на службу в армию. Вместо того чтобы вернуться к своей семье, на индейские территории, он обосновался на севере штата Нью-Йорк, недалеко от берегов этой реки, и растил своих детей в иммигрантской среде. Тогда автомобили были еще в новинку, и он стал превосходным механиком. Он постоянно чинил чьи-то машины, все время что-то ремонтировал и восстанавливал. Думаю, что та же потребность что-то восстанавливать подтолкнула меня к моей деятельности по реставрации окружающей среды. Представляю себе его остроносый профиль, склонившийся над капотом машины, его темные от работы руки, вытертые промасленной тряпкой. Во времена Великой депрессии люди стекались в его гараж. Оплата если и была, то яйцами или репой со своего огорода. Но некоторые вещи он не мог исправить.

Он не любил рассказывать о тех временах, и я задумываюсь порой, а вспоминал ли он о роще пекана в Шони, где продолжала жить его семья без него, потерянного мальчика. Его тетушки отправляли посылки с подарками для нас, своих внуков: мокасины, дудочки, кукол из оленьей шкуры. Все это сразу же запиралось на чердаке, и лишь иногда наша бабушка бережно доставала их оттуда, чтобы показать нам и прошептать: «Помните, кто вы».

Думаю, он достиг того, о чем его учили мечтать, – лучшей жизни для детей и внуков на американский манер, жизни, в которой почитались так называемые «американские ценности». Умом я благодарна ему за эту жертву, но мое сердце скорбит о том, кто мог бы рассказать мне предание о священной траве. Всю свою жизнь я чувствовала эту потерю. То, что было сотворено в Карлайле, тяжелым камнем легло мне на сердце. И не мне одной. Эта неизбывная печаль живет во всех семьях, чьи родственники упоминаются на страницах большой красной книги. Разорванная связь между землей и людьми, между прошлым и настоящим, постоянно отдается ноющей болью, словно в сломанной когда-то кости.

Город Карлайл в штате Пенсильвания гордится своей историей и хорошо сохранился для своего возраста. Накануне трехсотлетия города люди постарались честно выстроить его ретроспективу. Город начинался с карлайлских казарм – мобилизационного лагеря солдат времен Войны за независимость. Во времена, когда Федеральное бюро по делам индейцев было отделением Военного министерства США, в этих зданиях размещалась Карлайлская школа для индейцев – огромный «плавильный котел». В наши дни спартанские интерьеры казарм, в которых когда-то стояли ряды железных коек для детей из племен лакота, не-персе, потаватоми и мохавков, преобразованы в изысканные офицерские апартаменты с кизиловыми деревьями у крыльца.

В честь юбилея потомки всех потерянных детей были приглашены в Карлайл на «церемонию памяти и примирения». Представители трех поколений моей семьи отправились туда. Вместе с сотнями других детей и внуков мы собрались в Карлайле. Большинство из нас впервые увидели своими глазами место, о котором в наших семьях старались не упоминать.

Город был украшен звездно-полосатыми флагами, развешанными на всех окнах. Баннер на главной улице возвещал о предстоящем параде, посвященном трехсотлетнему юбилею. Это выглядело мило, как на открытке: узкие, выложенные кирпичом улочки и здания из красного