и самоидентичностью. Кроме того, корзины приносят и экономическую независимость. Женщина, умеющая их плести, никогда не останется голодной. А умение плести корзины из сладкой священной травы автоматически означает этническую принадлежность к мохавкам.

Традиционно мохавки произносят слова благодарности земле, но в наши дни территории вдоль реки Святого Лаврентия дают мало оснований для благодарности. После того как на большей части мест, отведенных под резервации, были построены плотины гидроэлектростанций, сюда стали перемещаться предприятия тяжелой промышленности, которые сразу увидели выгоды от дешевой электроэнергии и удобной транспортной водной артерии. Корпорации «Алкоа», «Дженерал моторс» и «Домтар» не рассматривали окружающий мир сквозь призму Благодарственного обращения, и резервация Аквесасне превратилась в одно из самых загрязненных мест в стране. Семьи рыбаков не могли больше питаться рыбой, а в материнском молоке жительниц Аквесасне было обнаружено огромное содержание полихлорбифенилов (ПХБ) и диоксина. Вредные выбросы промышленных предприятий поставили под угрозу жизни людей и сделали невозможным их следование традиционному укладу, разрушая связи людей с землей. Промышленные токсины были призваны довершить начатое в Карлайле.

Сакоквенионквас, известный также под именем Том Портер, является членом Клана медведя. Клан занимается защитой здоровья и прав людей, его члены – хранители знаний народной медицины. Так вот, двадцать лет назад Том с горсткой единомышленников отправился в путь, чтобы исцелиться. Маленьким мальчиком он запомнил древнее пророчество, которое часто повторяла его бабушка. Оно было о том, что однажды небольшая группа мохавков вернется и поселится в их старом доме на реке Мохок. В 1993 году этот день настал: тогда Том с друзьями покинул Аквесасне и отправился на землю предков, чтобы создать новую общину на старых землях, вдали от ПХБ и плотин гидроэлектростанций.

Они разместились на четырехстах акрах лесных и сельскохозяйственных угодий в Канациохареке. Это название сохранилось с тех времен, когда эта местность была застроена так называемыми длинными домами, в которых жили индейцы. Изучая историю этой земли, они выяснили, что Канациохареке было местом поселения древнего Клана медведя. Теперь уже старые истории переплелись с новыми. Амбары и дома ютятся у подножия утеса, в излучине реки. Илистый пойменный суглинок покрывает берега. Холмы, когда-то опустошенные лесорубами, вновь поросли высокими корабельными соснами и дубами.

Поток воды из артезианской скважины, пробитой в утесе, такой мощный, что даже при сильнейшей засухе мшистый бассейн полон чистой воды. В этой воде можно увидеть отражение своего лица. Земля заговорила на языке обновления.

Когда Том и его товарищи прибыли на место, все строения находились в плачевном состоянии. На протяжении нескольких лет десятки добровольцев трудились, восстанавливая крыши и вставляя окна. На большой кухне в дни праздников вновь пахнет кукурузным супом и земляничным напитком. Среди старых яблонь была построена беседка для танцев, в которой, помимо празднований, люди собирались для того, чтобы узнать что-то новое и полезное о культуре народа хауденосауни (ирокезов). Цель кратко формулировалась так: «Карлайл наоборот». Канациохареке должно вернуть людям то, что у них отняли, – их язык, культуру, духовность, самобытность. Дети потерянного поколения могут вернуться домой.

После восстановления жилищ следующим шагом стало изучение языка. Здесь антикарлайловским девизом у Тома стало: «Исцели индейца – спаси язык». В Карлайле и других миссионерских школах детей били по рукам, а то и что похуже, если они начинали разговаривать на родном языке. Выжившие после таких интернатов уже не учили своих детей родному языку, чтобы не подвергать их риску подобных истязаний. Поэтому с потерей своих территорий вырождались и носители языка. Осталось лишь несколько человек, свободно говоривших на нем, и большинству из них было далеко за семьдесят. Язык оказался на грани исчезновения, подобно вымирающим видам, утратившим свою среду обитания, в которой они могли бы выращивать потомство.

Когда умирает язык, теряется гораздо больше, чем просто слова. Исчезают понятия и представления о мире, свойственные только его носителям и больше никому на всем белом свете.

Язык – это призма, через которую человек смотрит на мир. Том говорит, что даже такие простые слова, как числительные, имеют оттенки значений. Числительные, которые мы использовали для подсчета растений на лугу со священной травой, также имеют отношение к легенде о сотворении мира. Эн ска (én: ska) – один. Это слово ассоциируется с падением Небесной женщины на землю из Верхнего мира. На языке хауденосауни én: ska значит «совсем одна». Но она была не одна, в ее утробе росла вторая жизнь. Текени (tékeni) означает «их было двое». Небесная женщина родила дочь, а та, в свою очередь, стала матерью мальчиков-близнецов, и это уже три – асен (áhsen). Каждый раз, когда люди племени хауденосауни считали до трех на своем родном языке, они подтверждали свою связь со всем Творением.

Растения также являются неотъемлемой частью процесса восстановления связи людей с землей. Место становится домом, когда подпитывает человека и физически, и духовно. Чтобы все вернуть на круги своя и вновь обрести свой дом, необходимо начать с растений. Когда я услышала о возвращении людей в Канациохареке, в моем сознании сразу же возник образ священной травы, и я стала думать, как вернуть это растение на родину.

Одним мартовским утром я зашла к Тому, чтобы поговорить о высаживании весной сладкой травы. Сосредоточившись на мыслях о планах экспериментального восстановления, я забыла, что ни одно дело не должно начинаться, пока хозяева не накормят гостей. И мы сели за большой семейный стол завтракать блинчиками с густым кленовым сиропом. Том, плотно сложенный мужчина, стоял у плиты в красной фланелевой рубашке. Его черные волосы были чуть тронуты сединой, но морщин на лице практически не было, хотя ему уже было за семьдесят. Речь его лилась, как вода из источника у подножия утеса. Истории, мечты и шутки создавали на этой кухне особую атмосферу душевного тепла, подобно аромату кленового сиропа. Он вновь и вновь с улыбкой добавлял в мою тарелку порцию рассказов и легенд; древние учения вплетались в его речь так же естественно, как и замечания о погоде. Нити материи и духа переплетались у него воедино, как полоски черного ясеня со стеблями сладкой травы.

«Что делает потаватоми в наших краях? – спросил он. – Разве твой дом не находится далеко отсюда?»

Вместо ответа мне достаточно было произнести всего одно слово: «Карлайл».

Пока все неторопливо пили кофе, наш разговор коснулся его представлений о будущем Канациохареке. На этой земле он хотел бы видеть работающих людей, которые бы снова научились выращивать традиционные продукты, проводить традиционные ритуалы, связанные с сезонными циклами, не забывали бы произносить важные «слова, которые приходят прежде всего». Он долго