А далеко за линией прибоя они уже собираются, почувствовав вкус воды родной реки. Они заметили его на темном мысе. Кто-то оставил маленький огонек, этот крошечный маяк в ночи, зовущий лососей домой.

Пуская корни в землю

Солнечный день на берегах реки Мохок.

Én: ska, tékeni, áhsen. Нагнись и тяни, нагнись и тяни. Kaié: ri, wísk, iá: ia’k, tsiá: ta, – кричит она внучке, стоя по пояс в траве. С каждым наклоном ее котомка становится все толще. Она распрямляется, потирает поясницу и запрокидывает голову к голубому летнему небу. Ее черная коса слегка покачивается за спиной. Береговые ласточки щебечут над рекой. Ветерок доносит аромат сладкой травы, примятой ее ногами.

Весеннее утро четыреста лет спустя.

Én: ska, tékeni, áhsen. Раз, два, три: нагнись и копни, нагнись и копни. Пакет в моей руке становится меньше с каждым наклоном. Я вонзаю свой совок в мягкую землю и раскачиваю его вперед-назад. Совок скребет по камню, и я погружаю пальцы в землю, чтобы достать его, отбрасываю камень в сторону и делаю ямку размером с яблоко – достаточно большую для корней. Мои пальцы выуживают из пакета последний пучок сладкой травы, обернутый мешковиной. Я опускаю его в ямку, присыпаю землей, произношу слова приветствия и слегка утрамбовываю. Наконец я распрямляюсь и потираю ноющую поясницу. Все вокруг залито солнечным светом, и разогретая трава испускает свои ароматы. На ветру трепещут красные флажки, привязанные к кольям, обозначая границы наших участков.

Kaié: ri, wísk, iá: ia’k, tsiá: ta. В незапамятные времена племя мохавков населяло долину этой реки, которая теперь носит их имя. В те времена река была полна рыбы, а ее весенние паводки удобряли кукурузные поля, принося туда ил. Сладкая трава, которая на языке мохавков называлась венсеракон охонте, процветала на этих берегах. Правда, этот язык не звучит здесь уже сотни лет. Волны иммигрантов вытеснили мохавков из северной части штата Нью-Йорк на самые окраины страны. От некогда господствующей на этих землях культуры великой Конфедерации хауденосауни (ирокезов) осталось лишь лоскутное одеяло из нескольких мелких резерваций. Язык, на котором впервые были озвучены такие понятия, как демократия и равноправие женщин, а также Великий закон мира, стал языком вымирающих народов.

Язык и культура мохавков исчезли не сами по себе. Принудительная ассимиляция – это политика правительства, направленная на решение так называемой индейской проблемы. Детей мохавков отправляли в казармы Карлайла, штат Пенсильвания, где в местных школах публично провозглашалось: «Убей индейца – спаси человека». Косы были отрезаны, а родные языки запрещены. Девочек учили готовить, убирать и носить белые перчатки по воскресеньям. Аромат сладкой травы был заменен на запах мыла из казарменной прачечной. Мальчики занимались спортом и осваивали навыки оседлой деревенской жизни: плотницкое дело и сельхозработы, а также их учили, как обращаться с деньгами. Цель правительства – разорвать связи коренных народов со своей землей и родным языком – была практически достигнута. Но племена ирокезов не зря называют себя каниенкеха – люди из кремня, а кремень не так просто расплавить в великом американском «плавильном котле».

Поверх колышущихся трав я вижу еще две головы, склонившиеся к земле. Блестящие черные локоны, стянутые на затылке красной банданой, принадлежат Даниэле. Она поднимается с колен, и я вижу, как она подсчитывает количество растений на своем участке: «…47, 48, 49». Не поднимая глаз, она делает записи в своей тетради, перекидывает рюкзак через плечо и идет дальше. Даниэла – студентка выпускного курса, и мы с ней несколько месяцев планировали работу на сегодняшний день. Эта работа послужит материалом для ее дипломного проекта, и она очень старается, чтобы все было сделано правильно. Формально я являюсь ее научным руководителем, но я все время твержу, что главные ее учителя – растения.

На другом конце поля Тереза поднимает голову и перекидывает через плечо свою косу. Она закатала рукава своей футболки с надписью «Ирокезская сборная по лакроссу», и ее руки по локоть в земле. Тереза – мастер плетения корзин по-ирокезски и участница нашей исследовательской группы. Она взяла выходной, чтобы ползать с нами на коленях по земле, и с ее лица не сходит широкая улыбка – от уха до уха. Почувствовав, что наши силы на исходе, чтобы приободрить нас, она запевает песенку-считалку. «Кайе ри, виск, иа иайк, циа та», – слышен ее громкий голос, и мы начинаем пересчитывать ряды посаженных растений. В ряд по семь штук, в седьмом поколении. Мы высаживаем сладкую священную траву, приветствуя ее возвращение домой.

Несмотря на изгнание в Карлайл, на хищнический захват территорий четыреста лет назад, что-то сохранилось на этой земле – некое сердце из живого камня, сердце людей из кремня, которые никогда не сдаются. Я не знаю точно, что их поддерживало, но думаю, что это были слова родного языка, который выжил с теми, кто остался здесь. Они встречали каждый новый день благодарственным обращением: «Давайте же соберем все наши мысли воедино и пошлем приветствие и благодарность нашей Матери-Земле, которая поддерживает все наши жизни своими изобильными дарами». Чувство ответной благодарности миру, глубокое и прочное, как камень, поддерживало их, когда все остальное было отнято.

В 1700-е годы мохавки вынуждены были покинуть свои родные земли в долине реки Мохок и переселиться в резервации Аквесасне на границе с Канадой. Предки Терезы стали там мастерами-корзинщиками.

Больше всего меня поражает в корзине сам процесс ее создания: сначала цельное живое растение трансформируется во фрагментированное состояние – отдельные полосы луба, – а затем вновь становится чем-то цельным, превращаясь в корзину. Корзина – это пример двуединства сил разрушения и созидания, которые и формируют окружающий мир. Когда-то разделенные пряди соединяются в новое целое. Так и коренные народы. Они подвергаются тем же трансформациям, что и корзины.

Укоренившиеся на прибрежных заболоченных землях ясень и сладкая трава соседствуют и часто встречаются друг с другом в корзинах мохавков. Косички из священной травы переплетаются с ясеневым лубом. Тереза помнит, как в детстве много часов проводила за этой работой, очень туго, до глянцевого блеска, заплетая косички из стеблей, сложенных в пряди. Плетя свои корзины, собравшиеся женщины вплетали в них смех и рассказы, перемежая английские слова с языком своих предков. Сладкая трава обвивалась вокруг краев корзин и вплеталась в крышки, так что даже пустая корзина содержала аромат родных лугов, создавая прочную связь между людьми и их землей, языком