его обхитрил, усыпил бдительность, вошел в доверие, разузнал какие-то факты, а потом использовал их против него.

Понятно, что нельзя считать неэтичными все случаи, когда журналист выступает «под маской». Сошлюсь на классический пример. Кольцов несколько дней работал шофером такси, а потом написал о своих наблюдениях в «Правде». Но ведь он вовсе не преследовал какой-то утилитарной цели разоблачить того или иного конкретного ездока. Задачи, мы знаем, были у него иные, он изучал большую проблему в целом.

Совсем другое дело, когда журналист является в магазин под видом представителя санитарной службы и пытается исподволь выведать, не припрятаны ли в подвале дефицитные товары. Во-первых, присвоение имени должностного лица есть нарушение закона. Во-вторых, нельзя обманывать людей, даже тех, кого мы подозреваем в обмане и всяких других нехороших делишках. В-третьих, я не понимаю, зачем нужны такие маскарады. В магазине просто следует предъявить свое журналистское удостоверение и попросить директора показать все, что вас интересует. Можно, наконец, договориться с работниками народного контроля, торговой инспекции о совместной проверке работы продавцов.

Товарищ, который пришел в магазин под видом санитарного работника, объяснял, что пошел на такие ухищрения, желая разоблачить банду преступников и в следующий раз ему это обязательно удастся. Не знаю. Может быть. Хотя за свою работу в печати мне не приходилось пока слышать, чтобы журналист раскрывал какие-то банды. Над этим сейчас работают целые бригады опытных юристов, оснащенных самыми совершенными техническими средствами. А что может сделать одиночка, да к тому же неспециалист? И нет никакой нужды нам копировать или подменять работу следователя. Профессия журналиста и профессия следователя совсем не одно и то же.

Все, о чем я говорю, вовсе не должно сковывать моих коллег в их журналистском поиске, я не предлагаю однообразить формы и методы сбора материала, расследования фактов. Конечно, в беседе с героем журналист вовсе не обязан выкладывать в первых же словах все, что ему известно по делу. Не обязан он и рекламировать свое появление в том или ином месте. Как-то в редакцию пришло письмо, в котором говорилось, что в центре Москвы есть дом площадью в двести пятьдесят квадратных метров, который принадлежит комсомолке Людмиле Потаниной, а сама Людмила из-за крайней степени жадности и скупости ютится в студенческом общежитии, имеет койку в комнате на пятерых.

Этот факт заинтересовал своей необычностью. Я отыскал Людмилу между лекциями, сообщил, что хочу снять комнату в ее доме.

— Могу сдать, — ответила Людмила. — Но предупреждаю, удобств никаких. Печное отопление. Туалет и водопровод во дворе.

После занятий мы отправились на место. Дом был плохой, старый. Одну из стен укрепляла подпорка, по углам отваливалась штукатурка.

— Почему же вы, имея такой большой дом, сами живете в общежитии? — спросил я.

— А вам какое дело? — отрезала Людмила. — Хотите снимать комнату, так снимайте, а нет, то и не надо.

Я мог бы повернуться и уйти писать фельетон: факты полностью подтвердились. Но я показал ей свое удостоверение:

— Знаете, Люда, я в общем-то не квартиросъемщик. Я из газеты.

В глазах у девушки вспыхнула радость и тут же брызнули слезы.

— Простите, я сейчас успокоюсь и все вам расскажу.

То, что мне поведала Люда, она бы не сказала никому другому: ни фининспектору, ни представителю пожарной охраны, ни санитарному врачу. Таков авторитет прессы в людских глазах. Они видят в нас чутких, справедливых, отзывчивых друзей.

Люда воспитывалась в детском доме, окончила десятилетку, приехала в город, сдала экзамены в институт, определилась в общежитие. И тут у нее обнаружилась тетка, хозяйка этого самого дома. Тетка умерла через месяц после знакомства, оставив племяннице свое недвижимое наследство.

— Я тут же хотела сдать этот дом в РЖУ, — рассказывает Люда. — Конечно, безвозмездно. Не приняли. Объяснили, что хлопот с ним не оберешься: дом подлежит сносу. Поставь его на коммунальный баланс, так жильцы сразу же напишут в исполком, потребуют провести газ, канализацию. А тут частный сектор. Жильцам говорят: «Требуйте с квартирной хозяйки». И они требуют. Но что можно сделать, если квартплаты едва хватает на уборку двора и улицы?

— А вы сходите к председателю райисполкома, поговорите с ним.

— Ходила к нему четыре раза. Да так и не попала на прием. То его нет, то есть, но страшно занят.

Тогда я решил пойти к председателю сам. В приемной я увидел толпу народа. Таблица возвещала, что сегодня прием населения с 10 часов утра. Был полдень, но председатель еще не появлялся. Я занимаю очередь, сажусь в уголок. Посетители от нечего делать постепенно знакомятся друг с другом, рассказывают о своих бедах и мытарствах. Прислушиваюсь. Есть дела сложные. Есть и пустяковые, такие, которые можно решить за пять минут.

Председатель приезжает в начале второго, принимает четверых и уезжает обедать. Посетители терпеливо ждут, сами не обедают… Моя очередь доходит в половине шестого. Захожу, представляюсь.

— А вы сидели в приемной! — восклицает председатель. — Чего же не позвонили мне, не представились моей секретарше? Я бы принял вас без всякой очереди.

— Ну зачем же вас обременять! — говорю я. — Мне хотелось побыть в шкуре рядовых посетителей. А теперь разрешите задать вам несколько вопросов по существу…

Я намеревался подготовить фельетон о молодой стяжательнице, а написал о бюрократе на ответственном месте. Рассказал о мучениях посетителей. О том, что председатель продержал меня в своей приемной весь день, я не упоминал. В своих фельетонах я не люблю писать об обидах, нанесенных мне лично. Разумеется, я бываю и посетителем, и клиентом, и пассажиром, и покупателем. Недавно в магазине мне продали бракованную соковыжималку и отказались ее поменять, а в домоуправлении, куда я пришел за справкой, мне без всякой причины нахамила паспортистка. Конечно, журналисту не возбраняется писать о том, что случилось с ним лично. Но как хотите, а в фельетоне о паспортистке, взвинтившей мне нервы, я уже не могу быть объективным на все сто процентов. Вот почему я предпочитаю фигурировать в фельетоне не как обиженная сторона, а как судья в другом конфликте. Это всегда лучше.

Как-то один мой товарищ напечатал фельетон о плохой работе общепита. Там подробно рассказывалось о посещении автором ресторана «Мельница». Его долго не обслуживали, вызванный к столику метрдотель нагрубил, и в довершение всего официантка обсчитала его на два рубля семьдесят копеек.

После выхода фельетона официантка и метрдотель написали опровержения в редакцию и в обком. Они указывали, что журналист был подвыпившим, вел себя вызывающе, требовал, чтобы его обслужили вне всякой очереди, стращал редакционным удостоверением, разбил тарелку. Журналист объяснял, что тарелку он разбил случайно, выпил всего две