что такое? А вот что. Как напьется, хватает что попало под руку и набрасывается на жену. Тут надо бежать и прятаться. А он — следом. Давно бы ушла от него куда глаза глядят, да вот дети. Вите — два, а Коле — четыре. В детские ясли их не взяли. Сказали, что принимают только тех, которых не на кого оставить. У нее дома свекровь. Но за ней самой уход нужен. Сама себе кусок от булки отрезать не может. Вот и приходится метаться между работой и домом. А кто это понимает? Только и слышишь:

— Бездельница, тунеядка!..

Я написал фельетон. Только не о Дарье Иосифовне, а о людях черствых, равнодушных к чужой жизни и чужой беде.

Конечно, далеко не всегда беседа с героем обнаруживает вопиющее противоречие между заранее сложившимся мнением и действительностью. Чаще бывает наоборот. Но я не припомню случая, чтобы такая встреча не давала бы очень много. Во-первых, я теперь знаю, как выглядит мой герой, стар ли он или молод, застенчив или нагл. Во-вторых, всегда выясняешь что-то новое, блокнот наполняется новыми штрихами, деталями. А главное, личная встреча помогает понять причину тех или иных поступков, случайны ли они или преднамеренны, раскаивается ли собеседник в содеянном или, наоборот, упорствует, ищет нелепые оправдания. Наконец, встретиться с человеком, о котором мы собираемся писать, повелевает нам этический кодекс советского журналиста. А как же иначе! Судьба человека в нашей стране никогда не решается заочно. В его присутствии ведется партийное, комсомольское, даже судебное разбирательство. Может ли журналист лишать человека слова, права на защиту в таком важном для него деле?

Я говорю, конечно, азбучные истины, но, к сожалению, некоторые товарищи позволяют себе писать очерки, корреспонденции, фельетоны, хвалить или ругать людей, даже не познакомившись с ними. А это заканчивается если не катастрофой, то всегда неприятностями.

К одному фельетонисту, который отнюдь не был новичком в своем деле, поступило письмо о композиторе Филимонове. Имя это журналисту было неизвестно, и тем не менее этот никому не известный композитор получал денег больше, чем самые популярные мастера. Пользуясь знакомством среди руководителей ресторанных джазов, он снабжал их своими низкопробными вещицами, и деньги лились потоком на его текущий счет. Фельетонист поговорил со знающими людьми, узнал, что делом Филимонова занимались комитет народного контроля и горфинотдел, причем факты получения незаконно завышенных гонораров полностью подтверждены документальной ревизией. А тут в редакционном портфеле не оказалось ни одного фельетона, и журналист решил не тратить времени на беседу с Филимоновым:

— Все ясно и так!

В день выхода материала первым позвонил в редакцию человек, назвавшийся композитором Варфоломеевым. Он попросил к телефону автора.

Журналист, заметно волнуясь, взял трубку. Но никакого опровержения не последовало. Наоборот.

— Сегодня у нас в музыкальном мире праздник, — радостно сообщил Варфоломеев. — Спасибо за отличный фельетон. Вы разоблачили отпетого халтурщика, комбинатора от эстрады. Мы тут собрались в Союзе и хотим направить в редакцию коллективное письмо в поддержку фельетона. Что вы скажете?

— Скажу, что такое письмо не помешает. Возможно, Филимонов будет жаловаться.

— Да на что Филимонов может жаловаться! Ведь о его проделках написана только сотая часть. Вы знаете, сколько он заграбастал в ресторане «Привет»? Ах, не знаете! Если позволите, сейчас привезу вам копию выплатной ведомости…

С той поры композитор Варфоломеев, молодой, энергичный человек, стал бывать в редакции довольно часто. То покажет проект письма, то раздобудет новый документ, то расскажет, что происходит в Союзе композиторов вокруг дела Филимонова. Однажды он спросил у журналиста:

— Я давно хочу спросить у вас: а вы сами-то играете? Ведь вы с таким знанием дела, с таким блеском написали этот фельетон!

— Нет, не играю, — ответил журналист. — Во всей нашей семье одна дочурка что-то пиликает на нашем разбитом пианино.

— На разбитом? Что же вы молчали раньше? Для меня настроить инструмент проще простого! Когда разрешите зайти?

Варфоломеев зашел к журналисту в воскресенье. Быстро настроил пианино, послушал, как играет девочка, похвалил. Хозяин пригласил гостя пообедать, угостил дачной настойкой. Расстались почти друзьями.

В среду Варфоломеев позвал журналиста к себе:

— Обычно у меня собираются мои коллеги. Играем новые вещи, рассказываем друг другу разные веселые истории. В общем, не пожалеете.

В доме Варфоломеева журналист застал шумную компанию.

— Знакомьтесь, друзья! — воскликнул при его появлении хозяин. — Это тот самый молодец, который разложил делягу Филимонова!

Гости повскакали с мест, окружили журналиста, жали руку, выражали свое восхищение.

За столом рядом с журналистом оказался разговорчивый человек в оранжевом свитере без пиджака. Он все время подливал вино своему соседу и расспрашивал про фельетон. Журналист уже привык к таким вопросам, отвечал охотно, приводя не только те факты, которые фигурировали в фельетоне, но и те, о которых ему сообщил Варфоломеев.

— Так этот Филимонов действительно неуч и халтурщик? — громко сообщил человек в свитере.

— Еще бы! — ответил автор. — Иначе наша газета разве бы выступила?

Тем временем начался домашний концерт. Дошла очередь до нового знакомого журналиста. Маэстро сел к роялю и, обращаясь к своему соседу, спросил:

— Что вам исполнить?

— Что-нибудь свое.

Композитор сыграл какой-то быстрый танец.

— Вам понравилось? — обратился он к журналисту.

— Понравилось, — больше из деликатности ответил тот.

Маэстро играл еще и еще, а журналист все нахваливал да потягивал вино из бокала. Но вот композитор вдруг оборвал игру на полуфразе и при гробовом молчании собравшихся подошел к журналисту.

— А знаете, чьи вещи я играю? Композитора Филимонова.

— Как Филимонова? — растерялся журналист, еще плохо понимая, что происходит. — Почему?

— Потому что я и есть композитор Филимонов. Был очень рад с вами познакомиться.

И под взрыв хохота отвесил журналисту деланный эстрадный поклон.

Так, используя явную ошибку, журналист (разумеется, подобного и быть не могло, если бы автор увидел своего героя до публикации), Филимонов со своим дружком Варфоломеевым выставили на посмешище автора фельетона, скомпрометировали его публично, обхитрили, обвели вокруг пальца.

А может ли журналист, назвавшись композитором, появиться вот в такой компании и, сидя за столом со своим будущим и ничего не подозревающим героем, выведывать у него кое-какие факты и сведения? Иными словами, можем ли мы использовать опыт Остапа Бендера, когда он в поисках одного из стульев под видом инспектора пожарной охраны проник во 2-й дом социального обеспечения Старгубстраха и беседовал с «голубым воришкой» — завхозом Александром Яковлевичем?

Думаю, герой нашего фельетона должен делать вывод, что в нашей стране нечестно жить нельзя, что рано или поздно наступает неотвратимое возмездие, что нарушающий принципы социалистического общежития неизбежно будет выброшен за борт. Хуже, если он будет объяснять появление фельетона тем, что журналист