Повсюду мне отказывают в визе по причине моей „политической принадлежности“. Но какая у меня политическая принадлежность? Хотелось бы знать!»

Получив письмо, Ирма задумалась, правильно ли она сделала, начав переговоры о турне в Германии в отсутствие Айседоры. Она считала, что будет лучше дать ей возможность выехать из России и отвлечься ото всего, что связано с этой страной, от разочарований, неудач и страданий. И еще это была единственная возможность окончательно удалить ее от Сергея. Прежде всего ее надо спасать, любой ценой, даже против ее воли.

Когда Ирма подписывала контракт от ее имени, Айседора выполняла свои последние обязательства в России после разрыва с Сергеем. Турне в отвратительных моральных и материальных условиях по Волге, Туркестану и Уралу. Ожидание поездов на вокзалах целыми сутками, занавеси и бутафория отправлялись куда угодно, но не по адресу, и часто Айседора вынуждена была танцевать в греческой тунике среди декораций для комедий Гоголя. Она пыталась ездить на автомобиле, но единственный драндулет, который ей предложили, развалился на повороте, а она осталась с ушибами и синяками. Вместо гостиниц ей чаще всего приходится ночевать в избах с весьма относительными удобствами, спать на грязных досках, воюя с вшами и мышами. В большинстве сел, через которые она проезжала, не было ни мыла, ни зубной пасты, ни одеколона. Поскольку ресторанов нет, вся труппа вынуждена довольствоваться столовыми, где царит чад от подгоревшей пищи. К тому же население Оренбурга, Самарканда или Ташкента в жизни не слышало имен Листа или Вагнера и ничего не понимало в танцах Айседоры. Поэтому было много пустующих залов и случаев полного провала.

Айседора вернулась в таком угнетенном состоянии, что, узнав о подписанном Ирмой контракте на месячное турне по Германии, восприняла эту весть как избавление. После разрыва с Сергеем и поездки в российскую глубинку она испытывала почти физическую потребность вновь окунуться в европейскую культуру. С помощью Ирмы и Шнейдера в те несколько дней, что оставались до отъезда, к ней вернулись уверенность в себе и чувство юмора, которые всегда поддерживали ее в самых трудных испытаниях.

Но тут же пришло разочарование. Немецкая публика, когда-то восторженная, теперь отвернулась от нее. Ей безразлично прозвище «большевички», а вот тот факт, что на концертах мало народу, действительно огорчает ее. Особенно когда она читает в газетах критические отзывы такого рода: «Танцы Айседоры Дункан похожи на красиво падающие разноцветные осенние листья, напоминающие полные очарования сумерки, предшествующие ночи… Остались лишь воспоминания о прежней Айседоре. Великолепная пластичность тела сохранилась, но она уже не очаровывает своим порывом. Ее жизненная сила ослабла». Конечно, она не может удержаться от речей после каждого представления и расхваливает достоинства Советской России. Одна из газет напечатала: «В Советской России она испортила свое искусство, поставив его на службу идеям коммунизма».

Журналист Георг Зельдес встретился с ней в захудалой гостинице, из которой она даже не может выехать, потому что нечем расплатиться по счету. Находит ее располневшей, с мутным взором, в руке — стакан джина.

— У меня нет больше сил, — признается она. — Не могу даже вернуться во Францию, чтобы продать мой дом, потому что меня считают большевичкой и не дают визу. Мне остается только продать для издания любовные письма. А у меня их около тысячи. Могу хоть сейчас показать.

Тяжело встает, поправляет шаль, наброшенную на красную тунику, отбрасывает пряди волос, спадающие на щеки, пошатываясь, идет к комоду, открывает ящик и вынимает пачки пожелтевших растрепанных бумажек.

— Вот. Смотрите… Эти — от Крэга… эти от д'Аннунцио… К сожалению, письма от Есенина остались в России. Как вы думаете, много мне дадут издатели за эти письма?

— Конечно… Но где ваш супруг?

— Сергей? Не знаю… Ах да! Он уехал на Кавказ… Он написал мне, что хочет стать вором, бандитом… в общем, чем-то в этом роде, чтобы набраться впечатлений, которые он потом поместит в свои стихи.

— Вы развелись?

— Да нет! А знаете почему? — воскликнула она со смехом. — Потому что конторы загса закрываются в полдень. А поскольку мы не спали по ночам, то всегда опаздывали. Если бы не это обстоятельство, мы бы давно развелись, а потом опять поженились бы, и так много раз.

Отхлебнув еще джина, продолжает:

— Если не удастся продать эти бумажки, я их соберу в одной книжке и издам, назвав: «Что значит любовь для мужчины».

Достать денег. Впервые в жизни перед ней возникла такая потребность. Или, точнее, впервые эта потребность оказалась такой острой. Раньше денег не хватало потому, что она или еще не получила за прошедшее турне, или ожидала аванс под новый контракт. Никогда вопрос не стоял для нее так жестко. Даже в детстве, когда она помогала матери продавать вязаные вещи. То было короткое, преходящее время — детство. А сегодня деньги превратились в жизненную необходимость: они нужны, чтобы утолить голод, чтобы не страдать от холода, чтобы не болеть. Не говоря о потребности забыться, о спиртном. Раздобыть денег можно одним образом: продать парижский дом. Но чтобы туда поехать, опять же нужны деньги. И вот она просит их у сестры Элизабет, которая основала свою школу в Потсдаме. Она обращается к Мерцу, управляющему школой и любовнику Элизабет, но тот захлопывает дверь у нее перед носом. К счастью, ее брат Августин, которому она написала, переводит ей из Нью-Йорка крупную сумму и обещает высылать ежемесячное содержание, «пока у меня есть хоть один доллар», — добавляет он. Еще одна добрая весть: «Союз левых сил» победил на последних выборах, и ей наконец разрешают вернуться во Францию.

В Париже она останавливается в отеле «Лютеция», где живет на деньги, поступающие от брата, на доход от ренты за дом на улице де ля Помп и благодаря помощи верных и щедрых друзей. Но расходует она, как всегда, не считая, поэтому долги растут. Дирекция отеля согласилась сдавать номер бесплатно, чтобы имя Айседоры числилось среди жильцов-знаменитостей, но переселяет ее в крохотную комнатушку на чердаке. Пока ей не удалось продать дом на улице де ля Помп, и она надеется получить гонорар за публикацию своих «Воспоминаний». Она часто думает о них и говорит, что материала хватило бы на «двадцать романов». Ей потребуются лишь время и покой, чтобы их написать. Пока же она чувствует себя слишком занятой повседневной суетой. «Я страдаю от какой-то нервной прострации, — пишет она Ирме. — Переживания прошлого года слишком тяжело сказались на мне. Рассчитываю вскоре возобновить борьбу. Ты ведь знаешь мой девиз: „Без предела“».

Осенью 1925 года к ней обратилась коммунистическая партия Франции с просьбой создать школу танца для детей из народа. Она вызовет своих лучших учениц из Москвы для помощи. Несмотря на явный интерес к проекту со стороны руководства компартии, переговоры ни к чему не привели, и она отказалась от этой затеи.

28 декабря 1925 года Айседору постигло великое горе: Сергей Есенин покончил с собой в Ленинграде. 24-го утром он приехал из Москвы и остановился в гостинице «Англетер», в пятом номере с окнами на Исаакиевскую площадь, том самом, который они занимали с Айседорой три года назад, в феврале 1922 года. Рождество встречал со своим старым другом Клюевым. В воскресенье, 27 декабря, вскрыл себе вену, чтобы написать последнее стихотворение собственной кровью. Начиналось оно словами: «До свиданья, друг мой, до свиданья», а заканчивалось: