Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дядя прошел через сад и собирался уже войти в дом, когда я догнала его и остановила. При этом я прикладывала сверхчеловеческие усилия, чтобы не смотреть в сторону открытого окна столовой, в котором надувалась и опадала тюлевая занавеска. Как, как мне заговорить об этом? Руби сплеча!
– Дядя, то есть Уфук, я забыла тебе кое о чем сказать. Да ты и сам наверняка знаешь. Бурак здесь. Приехал, чтобы взять интервью у бабули. А потом переночевал у нас. Для га… га… газеты.
Последнюю фразу я договорила с трудом, потому что дядина рука под моими пальцами буквально оледенела. Он посмотрел мне в глаза, нахмурившись и немного склонив голову вправо.
– Селин, почему ты не сказала мне об этом раньше?
Голос у дяди был холодный как лед. Он высвободил руку и вместо того, чтобы войти в дом, повернулся в сторону моря.
– Ты заходи, Селин. Я приду немного попозже. Пожалуйста, не говори Нур, что я здесь.
Он уйдет. Едва я окажусь в доме, дядя Уфук выйдет из сада. Раздастся звон колокольчика. Я была убита. Ты же говорил, что не оставишь меня, пока не найдется папа! Но, Селин, чего же ты ждала? Сначала обрадовала человека, а потом выпустила из него воздух, словно из воздушного шарика. Ты сама во всем виновата. Самое время нашла говорить о любви. Ему же прямо сейчас жена изменяет.
Понурив голову, я вошла в дом. Проходя мимо двери столовой, даже не замедлила шаг. Пошла прямо наверх. Но все же услышала приглушенные голоса. К глазам подступили слезы. Нельзя так поступать с дядей Уфуком. Как вам не стыдно! Ну вот, вернулись к тому, с чего начинали. Сцена первая.
Войдя в свою комнату, я достала пенал, в котором хранила травку. Вытащила сигарету из пачки, купленной вчера на пристани в ожидании Бурака. Надела наушники. Пока мастерила косяк, слушала «Мэссив Аттак», песню «Слеза»[90]. Очень подходящая музыка. Порезала травку на мелкие кусочки, набила сигарету, вставила в мундштук. Поискала в сумочке спички. Нашла. Первая затяжка. Потом еще. Хорошо! Травка – это что-то вроде мяты или чабреца. Какой от нее может быть вред?
Потом я вышла из своей комнаты и спустилась вниз, словно бы наблюдая за собой со стороны. Вот я в прихожей. Стемнело. Я у двери столовой. Прислушиваюсь. Услышу ли стоны? Разве бывает, что люди так долго занимаются сексом? Откуда мне знать? Что у меня было, кроме неумелых, поспешных ерзаний, не приводивших к удовлетворению? Вот и весь мой репертуар. Эх, Бурак! Вот бы мне хоть раз с тобой переспать. Ощутить себя женщиной. Что ты такое говоришь, Селин? Бурак переспит с тобой, а потом тебя бросит. Сбежит или уведут его. Перестанет отвечать на твои сообщения. Если будешь упорствовать, то ответит, но так, словно той ночи никогда не было: по-дружески или даже по-отечески, а то и просто глупой шуткой. Каждый его жест и каждое слово, все его поступки будут отрицать реальность той ночи. Мне нужен не хороший секс, а искренняя душевная близость. Но его может толкнуть ко мне только одно: похоть. Он же, в конце концов, турок средних лет. Похоть и искренняя близость будут тянуть в разные стороны, и я провалюсь в пустоту между ними. Кошмар.
Увлеченная такого рода размышлениями, я продолжала подслушивать под дверью и, наконец, поняла, что слышу что-то странное. На каком языке они говорят? Ничего не разберешь. Двигают стулья туда-сюда. Я нагнулась и посмотрела в замочную скважину. Ничего не видно. Ну всё, хватит! Сами виноваты! Я налегла на ручку, а дверь раз – и открылась. Значит, не была заперта на ключ. Надо же! Так, а это что такое? Передо мной два стула, на них сидят рядышком два человека. Так и сидели, что ли, с самого начала? Что это за запах? Но эти двое… Эти двое… Меня вдруг разобрал смех. Я-то ожидала увидеть Бурака и Нур, сплетающихся на обеденном столе в позах из «Камасутры», а тут в темноте… Садык и Ширин! На меня напал такой смех, что просто ужас! Пытаюсь остановиться, но только хохочу еще громче. Согнулась пополам. Ха-ха-ха! Попробуй расскажи этим двоим, что такое giggles[91] и отчего такое случается с человеком.
Я включила свет. Засияла хрустальная люстра, на миг ослепив мои глаза – не сомневаюсь, совершенно красные. Садык и бабуля остолбенело смотрели на меня, словно олени, попавшие в свет автомобильных фар. Да что же такое тут творится? Они перевернули всю столовую вверх дном. Каким-то образом умудрились отодвинуть большущий массивный стол к окну. И сидят теперь, нахохлившись, на стульях с высокими спинками, словно два усталых воробья. Мой смех внезапно оборвался. Теперь, глядя на двух сидящих бок о бок маленьких старичков, мне хотелось плакать. Господи, какие они дряхлые! Два человека с пересохшим источником жизни, живущие последними каплями духа. Как же сложно поверить, что они когда-то были молодыми! Они словно бы уже родились стариками, никогда не знали, что происходит в мире, и всегда смотрели на него таким вот отстраненным, беспомощным и непонимающим взглядом. А между тем они совершенно точно когда-то были молодыми. Чувствовали то же самое, что чувствую я. Неужели это правда? Неужели жизнь задевала их за живое так же, как меня? Уму непостижимо.
Так я размышляла, глядя на Садыка и Ширин. На стену напротив них я не смотрела и вообще еще не оборачивалась в ту сторону. Прежде чем я увидела картину на стене, прошло очень много времени. Ну или так мне показалось. Я потеряла ощущение времени. Вдруг мое сердце наполнилось радостью. Конечно же! Если люди, засевшие в столовой, это Садык и Ширин… Если верно А, то верно и В, а значит… Я словно очнулась от ужасного кошмара. Ничего из того, что я себе напридумывала, в этой комнате не происходило. Жизнь возобновила свой ход со счастливого места. Мне нужно догнать дядю Уфука и привести его за руку домой. Я уже собиралась броситься вон из столовой, когда бабуля вдруг заговорила.
– Ромейка! – сказала она.
Садык вздрогнул.
– Госпожа Ширин!
Я сделала два шага вперед, но тут травка вдруг взяла управление на себя. В меня словно