полумраке, а потом – щелк! – ее рука нащупала включатель. Из хрустальной люстры на буфет, на пол, на стол и стулья полился свет, заплясал на всех поверхностях стеклянными шариками. Глазам стало больно. Селин обводила столовую удивленным взглядом. Я зажмурился. Слышно было хриплое дыхание госпожи Ширин, потом шаги Селин по клеенке.

– Ого! Ну и беспорядок тут у вас. Всё вверх дном. Что это вы тут делаете? А? Я шла мимо двери и услышала… По-каковски вы между собой говорили? Ни на что не похоже. Какой-то секретный язык, что ли?

Услышав этот вопрос, я наконец поверил в проход между прошлым и будущим и помолился про себя, чтобы Фикрет нашел дорогу назад и вернулся к нам целым и невредимым.

Услышь мою молитву, Всевышний.

29

Смешавшись с толпой на пристани, я почувствовал себя лучше.

Намного лучше. Слишком хорошо.

В окружении смеющихся, толкающихся юношей и девушек, женщин, кативших детские коляски по самой оживленной торговой улице, посыльных из бакалейных лавок, ведших за руль электрические мотороллеры, и прочего люда тоска моя рассеялась. Вот я и смешался с согражданами, приехавшими на остров отметить праздник. Иду по торговой улице бок о бок с заглянувшими сюда на денек туристами, теми самыми, которых ты, Нур, постоянно походя унижаешь – намеками или совершенно открыто. Мечтаю, как и они, сесть за стол, сделанный из пивной бочки, и съесть фаршированных мидий. И знай, что здесь, в толпе простых людей, я отдыхаю душой. Здесь я чувствую себя более счастливым, чем в вашем наполненном уникальными антикварными вещами странном доме, где все время играет одна и та же музыка. Знай, что жизнь – здесь. На улице. В толпе. Во внешнем мире.

Я подошел к одному из столиков-бочек. Ко мне тут же подскочил пухлый парень с меню, напечатанным на листе пластика.

– Добро пожаловать, устраивайтесь. Что вам подать? Картошку фри? Фаршированные мидии?

Я вдруг понял, что проголодался. Конечно, я же не ел ничего, кроме того тоста в кафе «Хороз Реис». А до этого перехватил только еще один тост. Ранним утром на набережной, вместе с Селин. Теперь мне казалось, что это было несколько недель назад.

– Мне и того и другого. И пива.

– Хорошо. Может быть, еще пастушьего салата? С лимоном и оливковым маслом?

– Нет, не надо. Первым делом принеси пиво. Только холодное!

Усевшись на одну из низких неудобных табуреток, расставленных вокруг бочки, я проводил взглядом официанта, скрывшегося в темном дверном проеме. Передо мной текла река счастливых, беспечных людей. Единственное, что их заботит, – где бы поесть, да еще выпить пива. Или нет: может быть, лучше без алкоголя, праздник все-таки исламский. Так ведь? Нет, у них, конечно, есть собственные проблемы, но в праздничный день они выбрасывают их из головы. Эти люди слишком много работают, чтобы омрачать свои выходные заботами и тревогами. Заботы и тревоги – это для будней. А в выходные дайте мне пожить.

Пухлый официант принес пиво и мидии. Пиво выдохлось, но было холодным как лед и приятно освежало горло. Я сбрызнул мидию лимоном, пустой половинкой раковины выскреб содержимое из второй половинки, положил в рот. Очень вкусно. Рис вобрал в себя запах и вкус соли, моря, лимона и водорослей. Я прогнал из головы голоса знакомых, говоривших, что поедать выловленные в Мраморном море мидии – все равно что жевать потекшую батарейку.

Я положил пустую половинку раковины на край тарелки, и тут мне вспомнилась вазочка со скорлупками фисташек на обеденном столе в доме Ширин-ханым. Скорлупки, которые Нур назло мне разгрызала своими маленькими зубками. Я попытался понять, что сейчас чувствую. От той обжигающей горечи, с которой я вышел из дома – из их дома – и которую ощущал, спеша дойти до набережной, ничего уже не осталось. Вспомнилось, как Нур шла за мной до самой калитки. Как она просила прощения. Плакала. Умоляла, чтобы я взял ее с собой. Не оставляй меня! Царапающий уши звон колокольчика. Захлопнутая железная калитка. Маленькие белые ступни Нур, видневшиеся в щелке снизу.

Когда я шел сюда среди фаэтонов и велосипедов, я был очень зол. В голове, словно заевшая пластинка, крутилось одно и то же. Нур убила моего ребенка. Не захотела даже выслушать мое мнение. Я для нее все равно что букашка – не имею никакого значения. Она лишила меня возможности стать отцом. Уничтожила человека, в котором были бы частицы нас обоих. Что это за эгоизм? Что за гордыня? Как можно было принимать такое решение, не спросив меня? Разве отец не имеет права голоса, когда речь идет о судьбе его ребенка? Разве это справедливо? Этот нерожденный человек был наполовину мой. В нем были мои гены. В нем было что-то от моих родителей, от бабушки и дедушки, которые умерли до моего рождения. Наша плоть и кровь. Как она могла так со мной поступить?

Почему же я теперь ничего не чувствую? Куда делись эти мысли – утекли, как ржавая вода из крана? Умоляющий голос Нур… Ее беспомощный взгляд… Затуманенный, пустой взгляд после двух бокалов коньяка. Ногти с бордовым лаком в щелке под калиткой.

– Еще принести, эфенди?

Официант поставил передо мной тарелку с картошкой. Как же быстро я прикончил пиво!

– Принеси. Холодненькое хорошо пошло.

– Сию секунду. А вот кетчуп и майонез.

Это мне не понравилось. Вид стоящих на столе пластиковых бутылок, красной и желто-белой, навевал тоску. Впрочем, это же и не стол. Это пивная бочка, а я сижу на крохотной табуретке. И все равно уродливо выглядят эти огромные пузатые бутылки рядом с тарелкой, стаканом, вилкой и ножом. Выдавлю немного кетчупа на край тарелки и отдам бутылки официанту, когда вернется.

И вдруг, не знаю уж почему – может быть, вкус картошки повлиял, – в голове ожила сцена из детства. Мы у себя дома в деревне. Отец еще жив. Я учусь в начальной школе, в четвертом или пятом классе. Воскресенье, вторая половина дня. Начало весны, а может быть, еще зима. Включен телевизор. Телепередачи идут только по воскресеньям днем. Я сижу в комнате, где стоят телевизор, обеденный стол, диван и кресла, и пытаюсь побыстрее доделать домашние задания. Но задания никак не кончаются, их словно становится все больше с каждой перевернутой страницей.

Мама поставила перед печкой гладильную доску. В нашем деревенском доме нет батарей центрального отопления. Время от времени мама упрекает отца за то, что мы не переехали в подключенный к центральному отоплению многоэтажный дом в Эрдеке. Отец смотрит по телевизору футбол – без всякого увлечения, потому