Айше была веселой и непосредственной, и, несмотря на ее напористость, Ксиала не чувствовала никакого дискомфорта. На самом деле ее манера поведения напоминала ей обычаи тиков. Но Айше по-прежнему не знала, что она – Тик, и уж точно не знала, что это значит. Ксиала была уверена, что если она пойдет с девушкой, то ей понравится. Ее ждали бы дни и ночи беспробудного пьянства и блуда и в то же время спокойное расставание, когда они будут готовы разойтись.

Но Айше была не той, о ком она мечтала.

– Ты готова?

Обернувшись, она увидела сзади Серапио.

– Что?

– Мы прибыли, а я обещал провести этот день в Тове с тобой. Ты готова увидеть город?

– Не надо делать этого только потому, что ты обещал, – сердито огрызнулась она.

Серапио нахмурился:

– Я и не собирался. Я… – Он оборвал речь на полуслове, выражение его лица стало обеспокоенным.

– Позволь мне оставить тебя, – сказала Айше, завязывая узел. Проходя мимо Ксиалы, она коснулась ее руки. – Мое приглашение остается в силе. Захочешь меня найти, загляни в «Собаку», рядом с Великим Домом Титиди – тебе подскажут, как туда дойти, – и спроси меня. – Она осторожно сжала руку и ушла, оставив Ксиалу наедине с Серапио.

Та, скрестив руки на груди, ждала, когда он заговорит.

И голос его зазвучал нерешительно, неуверенно:

– Я прошу тебя не потому, что я обещал, Ксиала. Я прошу, потому что хочу провести свой последний день с тобой.

Все отговорки мгновенно вылетели у нее из головы, а сердце дрогнуло.

– Мать Вода, Серапио! – тихо прошептала она. – Зачем тебе это? Зачем? Дядя Айше заботится не о тебе. Эти Одохаа похожи на авантюристов, которые просто хотят использовать тебя. Ты еще так молод. Ты едва выжил. Ты не должен этого делать!

– Это все, на что я способен. Я думал, ты понимаешь.

– Я понимаю, но… – Она прикусила губу, проглотив слова, которые за последние два дня она произносила уже дюжину раз. – О, преисподняя! – пробормотала она. – Кто я такая, чтобы убеждать тебя, что жизнь стоит того, чтобы ее прожить? Я же ходячая катастрофа! Мне нечего тебе предложить, у меня нет ничего за душой! Я даже не могу вернуться домой!

И все это вдруг сразу обрело для нее смысл. Серапио впервые возвращался домой. К людям, которые не знали его, к дому, в котором он никогда не сможет по-настоящему жить, а потому единственное, что он мог сделать для них всех, – это умереть за них. Он будет страдать так, как должен страдать, лишь потому, что на один короткий миг он станет чем-то большим. Он будет всеми Черными Воронами, он воплотится кулаком своего народа, он станет острым клювом и когтями своего бога, и он не будет одинок. А Ксиала очень хорошо понимала, что, когда ты одинок – это не жизнь вовсе.

– Так ты проведешь со мной день или нет? – спросил он.

– Конечно проведу, – сказала она. – И не оставлю тебя, пока ты не попросишь меня об этом.

И он улыбнулся, действительно улыбнулся. И ее сердце снова дрогнуло.

* * *

Они оставили своих спутников и по крутым ступеням поднялись в Священный Город. Ксиала, конечно, слышала, что Това парит в облаках, но до сих пор не совсем понимала, что это значит.

– Мать Вода, – прошептала она. – Посмотри вокруг!

Несмотря на слова Айше, что отдыхающих людей будет мало, Титиди всерьез начал праздновать солнцестояние, и улицы района были заполнены людьми. Некоторые были одеты в юбки, окрашенные в ярко-синий цвет летнего неба. На других были меховые накидки с капюшонами, защищающие от холода. На улице играли музыканты, и вечерний воздух наполняли звуки флейт и барабанов.

– Опиши мне все это, – попросил Серапио. – Я хочу знать.

Она улыбнулась: сейчас его голос звучал так же, как в первую ночь, когда он с детским любопытством попросил ее объяснить, как тики ориентируются в море.

И она принялась рассказывать. О людях, о музыкантах и о красоте этого района. О садах, матово-белых от снега. Об окаймляющих дорогу каналах с бегущей водой. О замеченном ею чуть выше и левее огромном водопаде, протекавшем через район.

– Здесь растут какие-то фруктовые деревья – сейчас они, правда, без плодов. На них развешаны разноцветные фонарики всех цветов. Красные, синие, зеленые, желтые и оранжевые. Фиолетовые. Их так много! И, Серапио, на фоне ночного неба они светятся, как звезды.

– А этот запах? Что это?

Она глубоко вздохнула.

– Повсюду костры. То, что ты чувствуешь, – это запах горящего дерева.

– Но он почти сладкий.

Она снова вдохнула.

– Специи и орехи?

– Нет. Я знаю, как они пахнут. Что-то другое.

Она огляделась и наконец заметила, что он, должно быть, учуял, и рассмеялась:

– Шоколад. Ты его имеешь в виду?

– Это то же самое, что какау? Давай выпьем немного?

Она подвела его к мужчине, продававшему напитки, и купила две маленькие цилиндрические чашки, одна из которых была наполнена густым пенистым напитком.

– Что вам добавить?

– Чили.

– И поострее, – согласился Серапио.

Она улыбнулась продавцу.

– Тогда самого острого.

Торговец добавил чили в пустую чашку, которую держала Ксиала, и та принялась раз за разом переливать из одной чашки в другую, смешивая игредиенты. Удовлетворившись полученным, она разлила напиток напополам, сделала глоток из своей чашки и почувствовала, как напиток обжег язык.

– Он очень острый, – предупредила она, но Серапио уже наполовину осушил свою кружку.

– Что думаешь?

– О, – счастливым голосом сказал он. – Это прекрасно. Я когда-то пробовал нечто похожее, но это намного лучше.

– Местные называют это пищей богов.

Он улыбнулся:

– Я знаю. Что дальше?

И она повела его через весь район, мимо бегающих наперегонки детей и танцующих прямо на улицах взрослых. Она описывала ему все происходящее – и смешное, и возвышенное, а он впитывал каждое ее слово как губка. Когда солнце начало клониться к закату, они остановились у столика, за которым стояла женщина, раздававшая засахаренные фигурки, изображавшие солнце. Ксиала взяла одну и отдала половину Серапио.

Он с энтузиазмом откусил кусочек, и по подбородку потек темный мед.

– Осторожно, – предупредила Ксиала, подхватывая пальцем медленно сбегающую струйку, пока та не испачкала ему одежду, и Серапио перехватил ее руку, прежде чем она успела ее убрать. Девушка замерла, чувствуя, как у нее перехватило дыхание.

Он поднес ее руку ко рту и медленно принялся слизывать мед с ее липких пальцев.