Его губы находят мои, и это настолько прекрасно и долгожданно, что точно не до каких-то там обсуждений.

Все исчезает – страхи, сомнения, годы, которые мы провели вдали друг от друга. Я вижу и чувствую только его, я дышу им, и горечи нет, в моем пульсе отбивается: «Можно… можно… теперь можно все…»

Можно открыто его целовать, красть его дыхание, обнимать его, изучать его черты пальцами, взглядом, можно…

– Да твою же!.. – раздается у нас за спиной чье-то громкое возмущение. – Я так и знал! Предвидел, можно сказать!

Тимур нехотя меня отпускает, и, обернувшись, я вижу его знакомого – Луку, который как-то приходил с двумя малышами.

– Что-то Вильгельмина стала сдавать, – ворчит Тимур, не размыкая объятий и не спеша навстречу приятелю. – Ты как вообще здесь?

Лука переводит взгляд с меня на него. Потом в обратном порядке и начинает пятиться к двери.

– Случайно. И уже ухожу.

– Отлично придумал, – одобряет его Тимур.

– А перед уходом напомню! У меня в крестниках уже есть два спиногрыза, скоро третьего обещали навесить, так что или вы повремените с вашим, пока я привыкну и освоюсь, или ищите в крестные кого-то другого!

– Лука!

– Понял, – вздыхает тот, – ждать вы не собираетесь… ну что ж, буду морально готовиться в ускоренном темпе…

Наткнувшись на взгляд Тимура, его приятель поспешно уходит, а я…

Я не хотела так сразу, но, наверное, именно так будет честнее.

– Тимур, я не смогу…

– Сможем, – прерывает он жестко. – Из Луки, конечно, еще тот ясновидящий! Но кое в чем он точно не ошибается!

Два года спустя

Аня

Мой первый муж был прав: невозможно удержать то, что тебе никогда не принадлежало. У Насти так и не вышло.

Да, Макс общается с ребенком, когда тот сюда приезжает. Да, помогает финансово. Да, моя бывшая свекровь на седьмом небе от счастья, но…

Макс и Настя не вместе.

Мне кажется, если бы она тогда не закрутила все это, если бы все шло своим чередом, все могло сложиться совершенно иначе. Пытаясь стереть в порошок чью-то жизнь, ты можешь и не догадываться, насколько на самом деле связаны ваши жизни.

Хотя не мое это дело, и я отгоняю от себя грустные мысли. Не хочу воспоминать, не хочу думать о неприятном.

Мне в последнее время часто хочется смеяться, и это справедливо с учетом того, что не так давно мне целых несколько месяцев часто хотелось рыдать.

Недавно по телевизору объявили кастинг на очередной проект про ясновидящих. Я пыталась уговорить Луку закинуть анкету, а он отмахнулся:

– Там одни шарлатаны!

Может, и так. А если так, то ему среди них и правда не место, потому что предсказания у него на высшем уровне. Вот как сказал тогда в кабинете, когда застал меня и Тимура, – все так и сбылось! И про спиногрыза, и про то, что он будет крестным.

– А можно это будет девочка? – попросил Лука, впервые заметив мой округлившийся животик. – Девочки меня больше любят, так уж сложилось.

– Будет мальчик, – отчеканил Тимур. – А если и девочка, все равно она будет больше любить отца, а не крестного.

Лука спорить не стал, и я тоже. Спорить с Тимуром – вообще неблагодарное дело. И мы правильно сделали, что промолчали. Потому что когда родился Тимошка, то он как-то сразу (и нет, мне ни чуточки не обидно) сильно тянулся к отцу. Засыпал у него на руках, хотя у меня временами долго не мог успокоиться, улыбался ему, когда папа что-то серьезно рассказывал, и всегда сильно радовался, когда папа после работы к нам возвращался.

Удивительно…

Я не проходила лечения или обследования, мы просто оставили эту тему, как будто она была неважна. Просто жили, наслаждались друг другом и тем, что можем любить без чувства вины, без оглядки. А всего через полгода я поняла, что беременна…

Страх… пожалуй, даже тогда, в машине с Настей, мне не было так страшно; мысли, одна тревожней другой, не давали покоя.

– Все будет хорошо, – обняв меня, заверил Тимур. – Вот увидишь.

И он не солгал.

Я вообще кое-что поняла по поводу страхов. Зачастую мы сами впускаем их в свою жизнь, потом привыкаем к ним и нам уже страшно что-то менять.

Но стоит задуматься: а с чем ты хочешь остаться? С чужими ожиданиями? С привычными страхами? Или с тем, кого и что действительно любишь?

Тимур

«Если любишь – отпусти. Если оно твое, то обязательно вернется. Если нет – то никогда твоим и не было».

Так сказал Маркес, эта же фраза в разных вариациях звучит в фильмах, а в жизни все гораздо сложнее.

Сложно знать, что твоя женщина выбрала другого и вроде бы счастлива. Сложно сидеть у реки и ждать, когда мимо проплывет труп врага. Сложно даже не потому, что это бездействие и время можно было бы потратить куда с большим толком, а потому, что враг может быть гораздо ближе, чем ты думаешь. Он может оказаться самым близким для тебя человеком. И в том, что он стал таким, есть и твоя вина.

Настя росла рядом со мной. Не захотела уезжать вместе с родителями, не понравилось ей за границей. Я был даже рад, что она вернулась. Маленькая, избалованная девочка, которая привыкла к тому, что может получить все, что хочет. Которую я приучил к этой мысли.

Когда и в какой момент все начало переходить все границы разумного? Не вспомню, я упустил этот момент. Я был уверен, что все держу под контролем. Но я ошибся. Все ошибаются, да, но эта ошибка стоила мне того, что любимая женщина вышла замуж за другого мужчину.

Ее поцелуи с ним… ее первый секс…

Если об этом задумываться, внутри все скручивается в тугой, болезненный узел. Мы потеряли восемь лет.

Из-за того, что маленькая девочка слишком боялась потерять меня и того, кому уже давно была не нужна.

Заменить мой номер в телефоне, придумать эти странные сообщения… Не знаю, кто ее надоумил. Но едва ли не первое, что я заставил выучить Аню – это номер моего телефона. Весь номер, а не три последние цифры, которые могут совпадать с десятком, сотней других номеров. Номер с тремя шестерками в конце есть и у Насти. А дальше элементарно – переадресация, подружка, которая пытается выслужиться…

Любовь всей моей жизни…

Смешно. И правда подумать, что я помчался по первому зову к любви всей свой жизни… После того, как ее дыхание таяло на моих губах… После того, как я предложил ей попробовать все всерьез… После той музыки, которая звучала не только в наушниках, и мы оба это отчетливо понимали…

Слишком юная, слишком доверчивая, слишком открытая, слишком ранимая… И тем больнее было увидеть ее другой: отстраненной, закрытой, холодной. Идеальной по меркам нашего окружения. Но совершенно другой. Красивой. Но не такой, какой я помнил ее.