Оттуда открывался вид на заднюю часть дома, скрытого за высоким каменным забором. Во дворе наверняка дежурят сикариос, зато на улице Бун их не заметил, так что со спокойной душой припарковал Двойку неподалеку от дома, выключил двигатель и вытащил детектор звука. Направляя прибор на дом Иглесиаса, Бун молился, чтобы тот выдержал заявленный в рекламе радиус действия.

Через несколько минут перебора частот ему удалось поймать голос Донны.

Женщина умоляла пощадить ее мужа и сохранить ему жизнь. Она уверяла Иглесиаса, что Дэн ничего, совершенно ничего не знал об афере Блезингейма, а как только узнал, так сразу рассказал Иглесиасу. Он бы никогда не поступил так со своими партнерами, дон Иглесиас, говорила она. Ведь их семьи на протяжении многих поколений сотрудничают и вместе ведут бизнес.

— Мы ведь сами к вам пришли, понимаете? Мы пришли к вам.

— А вдруг все это всплывет? — спрашивал Иглесиас. — Если узнают про вас, то узнают и про всех остальных. Вопрос в том, как скоро это произойдет?

— Ничего не всплывет, — уверяла его Донна. — Пожалуйста, por favor, прошу вас. Умоляю. Что я могу для вас сделать?

Иглесиас сказал, что она может сделать.

Бун не стал слушать, как они занимаются любовью, если это можно было так назвать. Выключив передатчик, он уехал.

Команда конвоиров, вернее, то, что от нее осталось, уже вышла в море. Они гребли на досках к небольшому брейку, и в свете восходящего солнца их тела приобрели серебристый оттенок. В этот момент они выглядели гладкими, неуловимыми, словно ртуть, и казалось, существовали вне времени и пространства. Бун смотрел на друзей, любуясь их силой и грацией, затем развернулся и пошел прочь.

Из высокого шкафчика камеры хранения он вытащил свой лонгборд и байдарочное весло, подошел к концу причала в противоположной стороне от конвоиров и бросил доску в воду. Забравшись на борд, он с помощью весла удержал равновесие, выпрямился во весь рост и погреб что было сил, стараясь отплыть как можно дальше от своих бывших друзей. Затем он повернул на север и поплыл вдоль берега.

Бун всегда любил это побережье — его пустынные пляжи и пещеры, утесы, скалы и обрывы, черные валуны на красной земле, заросли зеленой чапарели.[65]Но сейчас, проплывая мимо всей этой красоты, он смотрел на нее другими глазами.

Это его родина, здесь всегда был и будет его дом, но не выстроен ли он на разломах и трещинах, на шаткой почве, которая вскоре посыпется, покатится вниз комьями и просто-напросто рухнет? А как же мир, возведенный на этой земле, — мир Южной Калифорнии, свободной, расслабленной, сумасшедшей, богатой, нищей и красивой — неужели он тоже прогнил насквозь, пораженный коррупцией? Может, и он будет покрываться трещинами, скрипеть, шататься и в конце концов рухнет, не выдержав собственного веса?

Буну нравилось ощущать собственную мощь, стоя на доске и орудуя веслом. Хорошо в кои-то веки стоять на доске, а не лежать или сидеть. Все предстает совершенно в другом свете, под другим углом. Бун оглянулся на своих старых друзей, сидящих на досках. В безбрежном океане они казались совсем крошечными, маленькими точками рядом с опорами причала. А как же мои друзья, конвоиры зари? Неужели и эти отношения были выстроены на хлипком, шатком фундаменте? Неужели трещины расы и пола, амбиций и устремлений все-таки разъединят их, словно континенты, когда-то бывшие единым целым, а теперь разделенные бесконечным океаном?

А ты сам, спросил себя Бун, обливаясь потом в борьбе с мощным течением. На чем ты построил свою жизнь? На неровной, ненадежной почве… на изменчивых приливах и отливах? И что, теперь всему конец? И если это так, то смогу ли я все исправить?

А может, твоя жизнь всегда и стояла на шатком фундаменте? Может, все, во что ты верил, было ложью?

Бун все греб и греб дальше в океан и повернул обратно, только когда почти окончательно выбился из сил.

К этому моменту конвоиры зари уже разошлись.

Настал час джентльменов.

Бун сидел на пляже и дожидался появления Дэна Николса.

Тот, выйдя из воды с доской под мышкой, чуть-чуть запыхался, но все равно был в отличной форме — сильный и свежий мужчина в самом расцвете сил. Добравшись до берега, он помахал Буну.

— Бун! — воскликнул Дэн. — А я думал, ты сегодня сёрфишь.

— Неохота.

— Ты, кстати, о моем предложении не думал еще?

— Думал.

— И?..

— Ты меня подставил, Дэн, — просто ответил Бун.

Он все рассказал Дэну.

Как тот был партнером в «Райских кущах», наряду с Крусом Иглесиасом и его картелем Баха. Как после обвала домов Дэн велел Блезингейму подчистить отчеты геологов, но тот не справился.

— И ты подослал свою жену, — говорил Бун. — Послал ее, как шлюху, чтобы она соблазнила Шеринга и заставила его изменить свои отчеты. Но тот не согласился. А потом сына Блезингейма арестовали за убийство Келли Кухайо, и журналисты начали совать нос в жизнь Блезингеймов. Ты очень испугался, что ваши с ним делишки всплывут на поверхность.

Поэтому Дэн нанял Буна, чтобы тот «проследил» за Донной, прекрасно понимая, к чему это приведет. Он знал, что создаст таким образом мотив для убийства Шеринга, не имеющий ничего общего с «Райскими кущами». Дэн и Донна ведь были в таком отчаянии и так боялись потерять все свои деньги — или что похуже, если бы об их афере прознал Крус Иглесиас, — что даже были согласны отвести Дэну роль подозреваемого.

— Бун… — начал Дэн.

— Заткнись, — бросил Бун. — Ты подложил свою жену под другого мужика, совал ему взятку, а когда все это не сработало, заставил своих партнеров из картеля его убить, прежде чем он смог бы что-нибудь растрепать.

— Это возмутительно!

— Ага, согласен, — кивнул Бун. — А потом ты подставил меня. Воспользовался мной, чтобы создать фальшивый мотив убийства, чтобы казалось, будто Шеринга убил рогатый ревнивец. Ты ведь понимал, что у тебя есть алиби, и решился пойти на этот риск — потому что другого выхода уже не видел. И потому что иначе твои друзья из Тихуаны сделали бы с тобой то же самое, что и с Биллом Блезингеймом.

— Бун, давай все спокойно обсудим. Нет никакого смысла в том, чтобы и дальше трепать это дело. Мы все можем уладить как джентльмены…

— Когда я сказал тебе, что у меня есть документы Николь, ты понял, в какую задницу влез, — продолжал, не обращая на него внимания, Бун. — Ты подослал своих головорезов, чтобы во что бы то ни стало заполучить эти документы обратно. Жизнь Блезингейма, жизнь Петры… тебе было наплевать.

— Ты ничего не докажешь, — покачал головой Дэн. — В суде я размажу тебя по стенке. Скажу, что ты сам спал с Донной и убил Шеринга из ревности. Донна меня поддержит, Бун, ты же знаешь, она скажет все, что я захочу.