в его положении, а не в своём. Ничего подобного с Гореновым не происходило давно. Словно бытие не имело, не желало иметь никакого отношения к тому, что он задумывал и делал. Вероятно, оттого ему и не удавалось начать обещанный Люме детектив, текст не мог пустить корни в пустоте.

В следующий раз Георгий обнаружил себя уже идущим по улице. А всё то, что мерещилось прежде… о подсказках бытия и работе Бориса… Тоже – сон? Не исключено. Хотя на этот раз больше походило на воспоминания или сомнительную статью, в которую трудно поверить. Однако, может, кому-то снятся и такие сны.

Теперь Горенов знал наверняка, что в данный момент направляется к Наде. Думал он при этом о Лене. Готовился. Бывшая жена, понятно, станет орать, а Георгий – возражать: «Не надо было доводить ребёнка до того, чтобы она уходила из дома». Это всё предсказуемо. Но только, если бы сейчас его спросили, кто он такой, Горенов не стал бы долго сомневаться в своей обычной манере, а сразу ответил: «Я – отец». На самом деле в голову пришли бы два слова – «отец» и «писатель» – но что-то не позволяло озвучить вторую ипостась.

Казалось бы, литератором он стал по собственному решению, осознанно, а вот отцом… Когда их с супругой чувства начали заметно ослабевать, Георгий поднял глаза к небу и просил любви. Ему очень хотелось вновь испытать те фантастические эмоции, которые он когда-то ощущал так остро, стоило лишь его Наде войти в крохотную комнатку общежития. Наивно. Трогательно. В свою «молитву» Горенов не верил сам, но всё же надеялся, что кто-то там услышит и пошлёт встречу с какой-нибудь замечательной женщиной, которая станет его новой женой или – к чёрту брак! – спутницей жизни в прямом смысле, но без штампа в паспорте. Вместо этого появилась Лена. Сначала Георгий даже обиделся, но потом всё изменилось. Если бы ему кто-то сказал заранее, он бы никогда не поверил, что можно так сильно любить…

Отцовство стало для Горенова крайне важным. Вообще отношения между родителем мужского пола и ребёнком казались ему едва ли не краеугольными, самыми осмысленными, поскольку они лишены очевидной, бездумной физиологической компоненты, которая полностью девальвирует материнство как духовную связь. Близость детёныша с самкой, обусловленная инстинктами, пуповиной и утробой, не имеет отношения к таинству бытия. То же, что связывает с отцом, требует веры, может нести отпечаток мистической подноготной или сакрального знания, откровения. Это чем-то сродни религии. Не далёкой, описанной в древних книгах, препарированной в пыльных трактатах, а очень конкретной, близкой, доступной каждому мужчине.

Георгию казалось, что женщины от природы не могут чувствовать себя частью чего-то большего. Это огромная проблема, практически диагноз – острый дефицит связей. Именно потому порой, особенно в молодости, страсть к противоположному полу поглощает их целиком. Мужчина может стать «всем», заменить целый мир, ради него можно уйти от родителей, переехать в другой город, бросить работу, изменить жизнь. Но это обязательно проходит со временем. О столь решительном шаге потом нельзя не сожалеть. Эти связи иллюзорны и эфемерны. И тогда женщины снова остаются одни. А вот когда у них появляются дети… Мать так сильно ощущает невидимую нить, соединяющую её с ребёнком, что она кажется ей смыслообразующей. Именно потому, рассуждая о своих отпрысках, дамы часто говорят «мы», будто не ощущая себя суверенными существами. Мужчине же важно создать кого-то самоцельного, жизнеспособного, отдельного, обладающего собственным потенциалом.

Где же сейчас она, его любимая девочка? Что, если всё-таки тем йогом был Вадик? Что, если Лена пришла к нему, увидела тело и всю ту кровавую картину, которую он создал своими руками? А если она сидит там в шоке до сих пор? Нет, конечно. Слишком фантастическое совпадение. Кроме того, как раз тогда она сразу бы вернулась домой – туда или сюда… Но если дочь не у него, то где? К какому ещё мужику она могла пойти? Да, собственно, к настоящему Вадику. Хотя не обязательно к мужику, разве у неё нет подруг?

Сколько бы Георгий не гнал от себя эту мысль, он всё равно представлял Лену вошедшей в ту комнату, слышал её крик и почему-то сразу вспоминал, как однажды они вместе отпускали на небо божью коровку. Дочь невесело заметила, что та всё равно принесёт им горелый хлеб.

– Почему, мы же попросили «чёрного и белого, только не горелого»? – удивился отец.

– Она не любит не горелый хлеб, – со вздохом ответила малышка. – Или не любит нас.

Тогда Горенов был уверен, что у него самый умный ребёнок на свете. Намного умнее других детей и уж точно гораздо прозорливее жены. Теперь он считал наоборот. Совсем наоборот. Как можно было влюбиться в йога? Зачем уходить от отца, если ты уже ушла от матери? В любом случае зачем уходить от отца?!

Ему так не хватало его девочки, какой она была в два, три, четыре, пять лет. Маленький человек вообще невольно заставляет радоваться жизни. Впрочем, «заставляет» – не то слово. Невозможно не радоваться. Невозможно ходить перед ним смурным и разочарованным. Георгию так было нужно, чтобы снова стало невозможно.

В раннем детстве родители напитываются любовью и положительными переживаниями на будущее. Они видят перед собой беззащитную крошку и показывают ей целый мир. Этих чувств должно хватить до конца, позже пополнить их запас будет неоткуда. Ребёнок просит сходить в подвал. Вдруг замирает в испуге: «А если там голодные крысы?» Успокаиваешь: «Они тебя всё равно не покусают». И вдруг вопрос с таким искренним беспокойством: «А тебя?» Это невозможно выкинуть из головы и сердца. Такие эмоции нужны, в том числе и для того, чтобы видеть того же малыша в прыщавом хамоватом подростке переходного возраста. И любить, и прощать.

С Леной в те годы было очень тяжело. Но Горенов помнил, как она в первый раз решила рассказать ему сказку и спросила: «Тебе весёлую или страшную?» Он, по обыкновению, выбрал страшную. На её лице появилась растерянность… «Я бы, конечно, рассказала тебе страшную, но боюсь, что ты испугаешься, так что давай весёлую». Или когда он учил дочь играть в шахматы… Ему приходилось поправлять её: «Не ходи так, я же тебя съем». А она: «Ну, ладно, папуля», – с такой добротой и нежностью, ещё не умея завидовать, злиться, желать победы любой ценой, не принимая поражений… Георгий уже в тот момент был уверен: то, что он испытывает сейчас к Лене, она не сможет почувствовать к нему никогда. И ни к кому не сможет, пока у