кони с дорогой обрудью — подарок князя поморян Святобора своему будущему зятю. Кони помахивали хвостами, ржали приветливо — воистину, царский подарок.

— Вот, княже, — разводил руками Юрий Вышатич. — Постарались для тебя. Кружили окрест болот, чрез земли язычников-пруссов пробирались. Зато гляди, экую кралю тебе привезли!

Из возка ловко спрыгнула высокая белокурая девушка. В улыбке расплылись ярко накрашенные алые уста. Была она одета в долгое платье алого бархата, поверх которого развевался на ветру синий дорожный плащ — мятелия. Волосы цвета льна были перехвачены по старинному славянскому обычаю серебряным обручем. За спиной у юной княжны Володарь заметил портупею с мечом. Вообще, поморянка была крупная, ширококостная, под платьем просматривались широкие, как у мужика, плечи, а ростом она превосходила совсем немаленького князя чуть не на полголовы. В Поморье испокон веков было много женщин-богатырок, великих телом. Словно бы сама жизнь там, на морских просторах и на пограничье с враждебным германским миром, делала их сильными, часто они заменяли мужей в битвах. Вот и эта была какая-то будто вынесенная из далёких от Володаря просторов Балтики.

Вместе с княжной прибыли в Перемышль несколько видных поморских бояр.

— Анна! — без стеснения представилась княжна, протянув Володарю свою широкую ладонь. — А ты, я слышала, внук князя Владимира, который владел Новым городом!

...После была весёлая свадьба, были меды, были грамоты, скреплённые печатями. Начиналась для Володаря новая, семейная, жизнь. Свадьбу сыграли, как положено, на широкую ногу, веселились до упаду, хоть и не хотел Володарь большого шума — время было не то. Поморянка настояла на своём. Сведя в линию светлые брови, молвила не терпящим возражений голосом:

— Свадьба наша достойной должна быть дочери князя Святобора!

По правде сказать, мало привлекательного находил Володарь в своей супруге — слишком крупна, да и на лицо не шибко красива. Нос большой и резко выступающий, уста вечно поджаты капризно, власы жидкие, не густые, голос какой-то сиплый. Правда, накричать могла, иной раз так завизжит, будучи чем недовольной, что хоть уши затыкай. Едва только окончились пышные пиры на сенях, заявила Володарю:

— Я буду рожать детей. Тебе нужны наследники.

Ещё она любила рассказывать о своих знатных родственниках.

— В моих жилах течёт кровь ободритских князей. Моя мать родом из полабских земель. Ещё у меня есть дальние родственники в Волине, это город в устье реки Одры, — объясняла Володарю жена.

Анна хвасталась, что состоит в родстве с королевскими домами Швеции и Дании, что многие знаменитые на весь мир викинги — её родичи.

Ночами теперь князь не любви предавался, как бывало ранее с Астхик, а исполнял, без особого желания, супружеский долг, тогда как юной жене своей тридцатипятилетний муж, видно, пришёлся по праву. Охватывала она со страстью его тело, наваливалась, аж стонала от удовольствия, целовала пылко, отдавалась ему с некой яростью даже, возбуждала, у ней было мало нежности и ласки, зато неистового жара хватало всегда.

Плоды супружеской жизни появиться не замедлили.

— Тяжела я, — шепнула Анна Володарю в ухо в одну из ночей. — Ребёнок у нас с тобой будет.

Новость эту воспринял Володарь, конечно, не равнодушно, но и радости особой не выказал. Всё связанное с Анной быстро стало для него будничным, обычным, являлось с некоторых пор просто частью быта. Будет ребёнок — что же, так, наверное, и должно было случиться.

...Дочери своей Ирине князь отвёл отдельный терем в ограде двора, Астхик первое время жила там же, но вскоре упросила Володаря отпустить её в Свиноград. Там, как рассказал князю Халдей, она приняла постриг в одном из пригородных монастырей. Это, правда, не мешало армянке частенько проведывать свою дочь. Приезжала в возке, вся в чёрных одеждах, шла по морморяной дорожке к дочернему терему, всё такая же красивая, как раньше. Володаря старалась обходить стороной, но единожды столкнулась-таки с ним в одном из переходов дворца.

— Как ты теперь живёшь? Не имеешь ли в чём нужды? — стал вопрошать её немного обескураженный внезапностью встречи князь. — Говори. Помогу, чем могу. Не оставлю в беде.

Астхик отвечала ему с мягкой, снисходительной улыбкой:

— Нет, ничего мне не надо. Обеспечена, окружена заботой и вниманием.

Вдруг тихо рассмеялась, добавила:

— А знаешь ли, я разобралась и теперь разумею, кто такие монофизиты, несториане[269] и в чём их отличие от православных христиан. И ещё, я счастлива, что была с тобой, что у нас дочь. Грех жаловаться мне на свою жизнь.

Как не раз бывало раньше, она ласково улыбнулась князю, но затем вдруг, словно спохватившись, поспешно скрылась за столпом. Лишь прошелестела чуть слышно чёрная ряса.

«Может, зря я всё это сотворил? Женился на кукле поморской, ребёнка жду. Вот жил бы с Астхик, предавался любви, страсти. Или это молодость уходит, оставляя в душе горький осадок воспоминаний?»

Долго стоял Володарь на гульбище, вспоминал былое, и грусть охватывала его.

Здесь же, в Перемышле, поселилась на посаде неподалёку от соляных складов ещё одна некогда любимая им женщина. Гречанка Таисия имела свой дом, выстроенный на серебро, которым не поскупился оделить бывшую полюбовницу Володарь, и, кажется, налаживала вместе с местными купцами торг солью в Киеве и в других городах на Руси. К Таисии Володарь никогда не ходил и гнал от себя всякие о ней мысли. Да и она, видно, старалась не попадаться ему на глаза. Лишь изредка, проезжая мимо её изузоренного киноварью небольшого терема с высокими окнами и строгими башенками, замечал Володарь, как выглядывают из оконца жгучие глаза цвета южной ночи. Было, минуло, пронеслось в потоке лет. Отныне он — женатый муж, у него — стол княжой, семья, чада.

Княгиня Анна рожала детей исправно. Сперва появился на свет божий крохотный сын, наречённый родовым княжеским именем Владимир, следом родилась дочь Мария. Оба ребёнка были здоровыми, возвещали о рождении своём пронзительными криками, охотно сосали материнскую грудь, ибо у молодой княгини оказалось много молока и выкармливала она своих чад сама, не прибегая к помощи мамок.

Незаметно бежало время. Мир царил на Червонной Руси, тогда как в соседних областях кипели ратные страсти.