— удел отца его, Переяславль, Ростов, Суздаль, Белоозеро и, окромя того, Смоленск. Давиду, сыну Игореву, — Владимир, Луцк и все земли на заход от Горыни. Наконец, князю Васильку Ростиславичу с братом Володарем — Перемышль, Свиноград, Теребовля и иные червонные грады, кои определил им покойный великий князь Всеволод Ярославич.

Выслушали князья решение снема, занесённое на свиток красного пергамента и зачитанное вслух Мономаховым ближним боярином Ардагастом, а после каждый из шестерых целовал крест и давал клятву в том, что, если кто супротив восстанет, на него все поднимутся совокупно.

Обставлено всё было в Любече торжественно, красиво, пышно, да только не доверяли владетели друг другу, расточали улыбки, но за спинами держали острые ножи. И до мира и единения на земле Русской было весьма далеко.

...Святополк во главе киевской дружины, едва кончился снем, отправился к себе в Киев. Ехали не спеша, благо путь был недолог и приятен — тишина царила в Поднепровье этой осенью. Давид Игоревич, как бы невзначай, пристроился к Святополку, видно было, есть что-то у него на уме, только сказать покуда вслух не решается, ждёт удобного случая.

Говорил волынский князь:

— Погощу у тя, брат, княже великий, короткое время. Помнишь, как мы с тобою дружны были, во времена, когда ты в Турове сидел.

— Что ж, погости. — Святополк криво усмехнулся. — Благо скоро восьмое число, именины мои.

— Вот-вот, брат, княже великий, — заискивающе заулыбался Давид.

Мучили душу сына Игоря тяжкие сомнения. Уже в последний день снема поздно ночью явились к нему в походный шатёр трое волынских бояр — Лазарь, бывший ближник покойного Ярополка, Василий и Туряк. Все трое выглядели сильно встревоженными.

Первым шёпотом начал скользкую толковню худой и длинный, как жердь, Туряк. Говоря, он неприятно вытягивал шею с острым кадыком.

— Худые дела творятся на Руси, княже. За спиной твоей вороги совокупляются.

— Что такое?! — Чёрные глаза-буравчики Давида беспокойно забегали по лицам бояр.

— Сговорились тайком князья Василько Ростиславич и Владимир Мономах, — вступил в разговор боярин Лазарь. — Хотят у тебя Волынь отнять, а у Святополка — Киев. Не случайно Василько людишек своих на Рось послал, к служивым торчинам и берендеям. Хочет поднять их на Киев. Сам же тем часом Владимиром овладеет и всеми городками на Горыни.

— Крест целовали ить князи. Не может того быть! Такое дело! Лжа! Откуда что сведали?! — Игоревич не на шутку перепугался.

— Один ромей передал Климе, купцу. А у ромеев вести верные. Знаешь ить, князь, что базилевс Алексей Комнин — давний Мономахов недруг. Мономах же спит и видит в Царьграде своего человека посадить. Пото и выдал давеча дочку свою за Льва Диогена, патриция. Хотя Лев сей, бают, и не патриций вовсе, а беглый вор из Херсонеса. Сидел в крепости, да сбёг, половцы помогли. Опосля же люди базилевсовы схватили его да ослепили. Но и слепого его пригрел Мономах. Даже дочь не пожалел, за слепца отдал. Вот насколько он базилевса ненавидит! Ростиславичи же — слуги еговые! Щедрые подачки, города червонные из рук Мономаха и отца его получили, — шептал Лазарь.

Василии вторил ему:

— И снем ceй — для отвода очей токмо Мономахом выдуман, чтоб поверили ему все князи. Коварство же Мономахово давно ведомо.

Давид, вытирая с чела холодный пот, молча,!. Не усомнился он в правоте бояр, не подумал, что всё это — выдумки и происки вражеские. Одна мысль ударила алчному сыну Игоря в голову: что, если схватить Василька, бросить в поруб да овладеть, покуда никто не очухался, уделом его — богатой Теребовлей и прочими градами червонными. Токмо вот... Соузник в таком деле надобен. Сильный соузник.

«Святополк!» — ударило Давиду в голову.

О клятве данной Игоревич не думал. Он почти поверил жаркому шепотку боярскому. Об одном не знал: в дни снема тайно собирались в околоградье видные бояре стольнокиевские. Пригласили на свещанье среди прочих и Лазаря. Не по нраву боярам был нынешний снем, слова и мысли Мономаха. Хотелось им овладеть богатой Червонной землёй с соляными рудниками, со свинцом, оловом, рудой железной, хотелось перебросить мосты к уграм, чехам, германским графам и герцогам. А ещё — пути невольничьи, пленники, за которых можно было хорошо заплатить. Но на пути этом встали местные владетели. Жадного и недалёкого Игоревича киевские богатеи не опасались, но вот Ростиславичи — гордые, самолюбивые князья, стали им поперёк горла. По совету Лазаря переодели одного из слуг, смышлёного, хитрого корсунянина, в ромейский кафтан и велели сказать какие надо слова купцу Климе-галичанину. Клима, вельми струхнув, прибежал тотчас к Туряку. И поехала, закрутилась злокозненная кровавая интрига.

...Решился подступить к Святополку Игоревич уже в Киеве.

Сидя в Изяславовой палате — главной горнице великокняжеского дворца, Давид почти слово в слово повторил сказанное Туря ком и Лазарем.

— Хотят Мономах с Васильком тебя Киева лишить, а меня — Волыни. Такое дело. Заговор тайный готовят супротив тя, княже великий. Малыми уделами довольствоваться не желают. Вороги они нам с тобой, брат, княже великий! Такое дело!

— Что болтаешь?! — Святополк в ужасе вскочил со скамьи, расплескав на скатерть вино. — Роту давали мы в Любече!

— Роту?! Да, давали! Такое дело! Да токмо кто в роту сию верует?! — зло процедил Давид. — Разве что мы с тобою!

— Не верю, Давид, словам твоим! Обманули тебя лихие люди, недобрые советчики клевету в уши твои вложили! — воскликнул киевский владетель.

Игоревич качнул головой.

— Ой ли, брате, княже великий! Да я, может, и не поверил бы, токмо... Такое дело! Ты вспомни, кто брата твоего Ярополка погубил!

— Говорят, Нерадец, слуга его. За отца своего мстил. Отец его во время смуты в Киеве убиен был.

— Нерадец-то Нерадец, да токмо кто его дланью двигал?! — продолжал плести свою линкую паутину Игоревич. — Не Василько ли?! Не в Перемышль ли после убиения брата твоего убивец ускакал?! А Перемышль тогда уже им, братьям Ростиславичам, принадлежал. Такое дело!

— Всё одно не верю. Обманули тя, Давидка, — продолжал