— Боже ты мой! — воскликнул он. — Это же то самое слово, которое преследует меня по ночам! Но, силы небесные, что оно означает?

— Кармилхан! — тихим вздохом опять донеслось из пещеры, когда Вильм уже почти выбрался из расселины. Тут он не выдержал и словно испуганная лань помчался со всех ног домой.

Надо сказать, что, вообще-то, Вильм был не робкого десятка и к тому же слишком жаден до денег, чтобы из-за какой-то сомнительной опасности потерять голову и отказаться от своего рискованного дела. Однажды, когда он поздней ночью, при свете луны, устроившись как раз против Стинфольской пещеры, забрасывал черпак на длинной веревке в воду в надежде найти сокровища, черпак за что-то зацепился. Вильм потянул что было силы, но груз не сдвинулся с места. Тем временем поднялся ветер, небо затянулось тучами, лодку стало бросать из стороны в сторону, и она в любой момент могла перевернуться, однако Вильм не обращал на это внимания: он все тянул, тянул, пока вдруг не почувствовал, что веревка уже не так натянута, хотя ничего тяжелого в черпак явно не попалось, вот почему он решил, что веревка просто оборвалась. Луна уже почти совсем ушла за тучи, как вдруг из-под воды показалось что-то круглое и плотное, и тут же раздалось преследовавшее Вильма слово «Кармилхан»! Вильм потянулся, чтобы стремительным движением вытащить находку из воды, но не успел он наклониться, как темная масса ушла прямо из-под рук, бесследно исчезнув во тьме ночной, и в то же мгновение поднялся дикий ветер, заставивший его спешно укрыться под уступами прибрежных скал. Тут он заснул в изнеможении от усталости, но и во сне ему не было покоя, ибо его терзала необузданная фантазия, заставляя испытывать те же муки, какие он испытывал днем, когда трудился, не щадя себя, одержимый мыслью о богатстве. Под утро буря стихла, и, когда Вильм очнулся, первые лучи восходящего солнца золотили морскую гладь. Он уже собрался было приняться за свою обычную работу, как вдруг заметил в дали морской какую-то движущуюся точку. Скоро он уже смог разглядеть очертания лодки и находившегося в ней человека. Больше всего Вильм поразился тому, что судно будто движется само собой, ибо не видно было ни парусов, ни весел, при этом оно было развернуто носом к берегу, хотя сидевший в лодке человек, похоже, к рулю не прикасался, если, конечно, там вообще был руль. Лодка все приближалась и приближалась, пока наконец не остановилась возле лодки Вильма. Человек из странной лодки оказался маленьким, сморщенным старикашкой в желтой холщовой хламиде и с красным островерхим ночным колпаком на голове, глаза у незнакомца были закрыты, и сам он совершенно не двигался, напоминая высохшую мумию. Напрасно Вильм пытался докричаться до старика и как-то растормошить его; так и не добившись ничего, он уже решил взять лодку на абордаж и отбуксировать ее к берегу, как вдруг старик открыл глаза и зашевелился, но в этих движениях было что-то такое, от чего даже Вильяма, бесстрашного рыбака, обуял ужас.

— Где я? — глубоко вздохнув, спросил человек по-голландски.

Вильм, которому доводилось встречаться с голландскими рыбаками, частенько заходившими сюда на лов сельди, немного знал этот язык и потому сумел объяснить старику, как называется остров, к которому тот пристал, а потом спросил, кто он такой и что привело его сюда.

— Я приехал за Кармилханом.

— Кармилхан?! Боже милостивый! Скажи, а что это такое? — разволновался жадный рыбак.

— Я не отвечаю на вопросы, заданные подобным образом! — проговорил человек, явно чего-то испугавшись.

— Прошу тебя, скажи — что такое Кармилхан? — повторил свой вопрос Вильм.

— Сейчас — ничто, но когда-то это был прекрасный большой корабль, нагруженный несметными богатствами, каких не перевозил ни один корабль на свете.

— Он потерпел крушение? Где? И когда? — продолжал допытываться рыбак.

— Это случилось сто лет тому назад, но где — я точно и сам не знаю и потому хочу отыскать это место, чтобы поднять все золото со дна. Поможешь мне — получишь свою долю.

— Готов помочь тебе всем сердцем и душой! Только скажи, что нужно делать! — тут же согласился Вильм.

— В первую очередь тут нужна храбрость, чтобы справиться с этим делом. А сделать ты должен вот что: ночью, около полуночи, пойдешь в какое-нибудь пустынное место подальше, возьмешь с собой корову, забьешь ее там, сдерешь с нее шкуру, и пусть кто-нибудь завернет тебя в нее, положит на землю и оставит одного, не пройдет и часа, как ты узнаешь, где сокрыты сокровища «Кармилхана».

— Но ведь именно так сын старого Энгроля погубил свое тело и душу! — закричал в ужасе Вильм. — Ты злой дух! Отправляйся назад к себе в ад! Не желаю иметь с тобой никаких дел!

С этими словами он отчаянно погреб прочь.

Старикашка заскрежетал зубами и разразился бранью вслед удаляющемуся рыбаку, но тот уже ничего не слышал, потому что так налегал на весла, что скоро уже и вовсе исчез из виду, скрывшись в бухте за нависавшей скалой. Эта встреча со злым духом, который явно хотел обратить себе на пользу жадность рыбака и заманить его в западню, посулив богатства, нисколько того не отрезвила, но, наоборот, еще больше распалила: он решил, что сведения, полученные от старикашки, сами по себе достаточно ценные, чтобы и дальше вести упорные поиски, не связываясь с лукавым. Вот почему он продолжил свои ежедневные занятия, обшаривая в поисках золота морское дно возле пустынного берега, и в результате совершенно забросил все прочие дела: он больше не выходил, как прежде, в море за богатым уловом, отставил всякую работу, какой еще недавно дарил все свое усердие, и день ото дня все глубже погружался вместе со своим товарищем в нужду, так что в конце концов им уже почти не на что было жить. И хотя этот упадок в хозяйстве целиком и полностью лежал на совести упрямца Вильма, отдавшегося пагубной страсти, из-за чего все заботы о пропитании легли теперь на плечи Каспара Штрумпфа, тот ни словом не попрекнул своего друга и проявлял по отношению к нему все ту же покорность, ту же веру в его умственное превосходство, как в те времена, когда Вильму Ястребу во всем, что бы он ни затевал, всегда сопутствовала удача. Эта перемена в укладе жизни заставляла Вильма страдать еще больше, но оттого он с еще большим упорством продолжал искать золото, ибо надеялся, что таким образом сумеет рано или поздно вознаградить друга за пережитые лишения. А дьявольское нашептывание между тем не прекращалось — по ночам он по-прежнему слышал сквозь сон слово «Кармилхан». Кончилось все тем, что от нищеты, обманутых ожиданий и собственной жадности Вильм Ястреб дошел уже до какого-то безумного состояния и в самом деле решил последовать указаниям старикашки, хотя ему было известно старинное предание, и он прекрасно понимал, что отдает себя тем самым во власть сил тьмы.

Напрасно Каспар пытался его отговорить: как он ни умолял товарища отказаться от этого отчаянного шага, тот только еще больше утверждался в своем намерении, и в результате слабовольный добряк согласился быть ему провожатым и обещался помочь осуществить задуманный план. С болью в сердце они обмотали веревкой рога любимой коровы — последнее, что у них еще оставалось в хозяйстве, они вырастили ее с теленка и до последнего терпели, не продавали никому, потому что им тяжело было отдавать ее в чужие руки. Но злой дух, овладевший Вильмом, задушил в нем все лучшие чувства, а Каспар не умел перечить товарищу. Стоял сентябрь, и шотландские ночи уже стали по-зимнему длинными. Ночные облака тяжело перекатывались по небу, подгоняемые суровым ветром, наползали друг на друга, громоздясь, как айсберги в Мальстрёме. Глубокие тени залегли в расселинах, расползлись по торфяным болотам, и мутные русла рек зловеще чернели страшными адскими безднами. Вильм шел впереди, Каспар — за ним, в ужасе от своей собственной храбрости, и все поглядывал со слезами на глазах на горемычную скотинку, которая доверчиво шагала рядом, не ведая, что ее ожидает, навстречу своей смерти, которую ей суждено было принять от тех же рук, что до сих пор кормили ее. С трудом они добрались до узкой болотистой долины, поросшей кое-где мхом и вереском, усеянной большими валунами и зажатой между скалистыми горными хребтами, уходившими куда-то в серую туманную даль, — редко сюда ступала нога человека. Осторожно шагая по зыбкой трясине, они приблизились к большому камню посередине болота, вспугнув пристроившегося тут орла, который с громким клекотом взмыл ввысь. Несчастная корова утробно замычала, словно почуяла жуть, исходившую от этого места, на нее накатило предчувствие надвигающейся беды. Каспар отвернулся, чтобы утереть нахлынувшие слезы. Он посмотрел вниз, в расселину, через которую они сюда поднялись и откуда теперь доносился далекий шум прибоя, взглянул наверх, на макушки гор, упиравшихся в угольно-черные тучи, из недр которых по временам исходило глухое клокотанье. Когда он снова повернулся к Вильму, тот уже привязал бедную корову к камню и стоял с занесенным топором, собираясь порешить ни в чем не повинное животное.