Глава 19

Март и апрель 1916 года. — На пути в Могилев. — Остановка из-за лопнувшего рельса. — Прибытие в Ставку. — Отношение государя к Франции. — Французский посол Морис Палеолог. — Отъезд Пильца и его доклад про Распутина. — Моя поездка в Петроград. — Хвостовский скандал продолжается. — Разоблачение Белецкого в прессе. — Увольнение Белецкого. — Главная вина Хвостова. — Распутин не был шпионом. — Подготовка революции в Военно-промышленных комитетах. — Генерал Поливанов, его тактика и увольнение. — Назначение следствия над Сухомлиновым. — Мой визит к Вырубовой. — Съезды Земского и Городского союзов в Москве. — Назначение генерала Брусилова вместо Иванова. — Смотры в Каменец-Подольске. — Под угрозой неприятельских аэропланов. — Военный совет. — Страстная неделя в Могилеве. — Письмо царицы государю. — Пасха в Ставке. — Пожалование генералу Алексееву звания генерал-адъютанта. — Возвращение 19 апреля в Царское Село. — Тревога за внутреннее положение. — Нехорошие слухи. — Арест генерала Сухомлинова. — Возвращение Распутина. — Выезд государя в Ставку 24 апреля

Невесело было в нашем вагоне этот раз на пути в Могилев. Все разговоры вертелись вокруг хвостовского скандала. Все ругали Хвостова. На одной из станций узнали про остановку императорского поезда. Путевой сторож Павел Орлов заметил вовремя лопнувший рельс и остановил поезд, в котором следовал государь. Орлову государь пожаловал часы с государственным гербом и сто рублей. Не знаю, кто докладывал его величеству об этой награде, чью оплошность покрыл Орлов своею бдительностью, но награда мне кажется очень недостаточной.

3 марта в Орше императорский поезд встретился с эшелоном лейб-гвардии Литовского полка. Государь пожелал видеть солдат. Те высыпали из вагонов веселые, радостные. Государь дважды обошел их, благодарил за службу, желал успехов. В 2 часа 45 минут приехали в Могилев.

На вокзале среди встречавших был новый губернатор Явленский.

Через час после приезда государь уже занимался с генералом Алексеевым. Вскоре на фронт уже передавались депеши о предстоящем наступлении. Приводился в исполнение план, выработанный на предыдущем военном совете, с целью помочь французам. События у Вердена интересовали государя и всю Ставку. Государь горел желанием помочь союзникам нашим наступлением. Государь относился к Франции особенно сердечно. Мы ведь почти все, русские царского режима, сами не зная за что и почему, а любим Францию. Этому много способствовал тонкий дипломат, французский посол Морис Палеолог. Прошедший хорошую школу, Морис Палеолог (его настоящая фамилия была другая) быстро разобрался в русском обществе, в партиях, завел, где надо было, агентуру, то есть информаторов, отлично использовал некоторых дам русского высшего общества как осведомительниц и в результате ловко выбрал правильную линию поведения. И его любили. Любил и государь. И как это ни парадоксально, но представитель [Французской] республики пришелся у нас больше ко двору, чем представитель королевской Англии. И республиканский посол сумел быть более лояльным по отношению их величеств, чем королевский посол. И в то время как Бьюкенена вспоминают теперь с ненавистью, к Палеологу относятся с симпатией, хотя и он частенько дает «клюкву» про Россию.

27 февраля Палеолог был приглашен во дворец на сеанс кинематографа. Показывали фильм обороны Вердена, а на другой день государь на аудиенции обещал ему помочь Франции при первой возможности. И вот наше наступление началось 9 марта, несмотря на неблагоприятные атмосферные условия. Наши войска имели большой успех, но несли и большие потери. Немцы должны были взять с французского фронта несколько дивизий.

Но наступившая 15 марта оттепель заставила приостановить наступление. Дороги были испорчены. Окопы залиты водой. Не было возможности сражаться. Стихия побеждала волю человека. Приходилось ждать. В Могилеве стояли туманы. Днепр разлился. Был ледоход. Быстро неслись льдины, сталкивались с треском, наваливались одна на другую, громоздились в кучи и падали с грохотом. Нам, петербуржцам, вспоминалась Нева…

6 марта старый губернатор Пильц, назначенный товарищем министра внутренних дел вместо Белецкого, покинул Могилев. Хороший человек, честный службист, тактичный и образованный, он сумел понравиться и государю, и свите. Воейков был с ним в самых добрых отношениях. На последней аудиенции он дерзнул со слезами на глазах предостеречь государя относительно Распутина. Это было, конечно, несвоевременно, потому что он лишь ехал принимать должность, по которой и должен был познакомиться со значением старца. Это было преждевременно, почему и не могло иметь цены в глазах государя. Делу это, конечно, и не помогло, а службе его в Петербурге помешало. Царица, узнав про это от государя, очень на Пильца рассердилась. И как только через несколько дней открылась вакансия на пост генерал-губернатора в Иркутск[91], Пильц и был туда назначен.

Вскоре меня вновь послали в Петроград. Хвостов, получив 3 марта отставку, будировал. Он имел нахальство рассказывать повсюду, что не знает, за что, в сущности, его уволили, и даже написал в таком смысле письмо его величеству, но государь переслал письмо Штюрмеру, наложив резолюцию, что примет Хвостова, если он заслужит это своим дальнейшим поведением. Хвостов продолжал сплетничать, обвиняя по-прежнему во всем Белецкого и распространяя всякие вздорные слухи про Вырубову. Он даже имел нетактичность показывать в кулуарах Государственной думы письмо, которое он получил от Вырубовой с вопросом — правда ли, что он хочет арестовать Распутина?

Анна Александровна была в панике. Она боялась какой-либо новой выходки со стороны Хвостова, и против нее, и против старца. Государыня была расстроена. В конечном счете все нарекания обрушились на нее. Штюрмер воображал, что он благодаря Гурлянду закончит все дело тихо и спокойно. Нельзя выставить на показ публике министра как организатора политического убийства. Но вдруг произошел новый скандал. Редактор «Биржевых ведомостей» Гаккебуш-Горелов в интимной беседе с Белецким получил от него полную исповедь о деле со всеми именами и подробностями. Как истый журналист, Горелов и поместил в газете полностью интервью «с сенатором Белецким».

Сенсация была полная, так как публике преподносился весь скандал с организацией предполагавшегося убийства как занятный бульварный роман. А через день или два появилось в газете и разъяснительное письмо самого Белецкого, которое косвенно подтверждало все сообщенное Гаккебуш-Гореловым. Дальше идти было некуда. Все дело Хвостова и Кобыло выброшено на улицу. Толпа ликовала. Но выходка Белецкого, вынесшего на страницы повседневной печати дело, о котором еще производилось расследование, встретила самое горячее осуждение в правительственных и политических кругах. С выгодной позиции обвинителя он попал в обвиняемые. Он переинтриговал. Ему пришлось подать прошение об увольнении его с поста генерал-губернатора. С большим трудом удалось ему устроиться так, чтобы его не лишили звания сенатора.

В конце концов дело осталось в портфеле у Штюрмера, а Хвостову и Белецкому было предложено уехать на время из Петрограда.

А 13 марта, по совету высоких друзей, уехал на родину и Распутин. Уезжал